Сожалею о тебе

Миллер направляется именно к нему, и не скажу, что меня это сильно расстраивает. Мы удобно располагаемся на диване, откинувшись на подушки и устремив друг на друга взгляды. Я поджимаю под себя ноги, и мой спутник тоже меняет положение.

Наши колени соприкасаются.

К тому моменту, как я допиваю кофе, в заведении практически никого не остается, но мы ни на секунду не перестаем болтать и смеяться. Эти версии нас самих сильно отличаются от тех, что молча колесили по дорогам в пикапе, но от этого нам не становится менее комфортно.

Рядом с Миллером я чувствую себя непринужденно. Вне зависимости от того, что мы делаем: молчим, разговариваем или хохочем. Все выходит естественным, и это именно то, в чем я нуждалась, сама о том не ведая. Но, боже, как же мне было это нужно!

С момента аварии жизнь была полна острых углов, которые я обходила на цыпочках в полной темноте на протяжении целого месяца, стараясь не пораниться.

Несмотря на сильное любопытство, я так ни разу и не подняла тему расставания с Шелби. Я надеялась, что собеседник окажет ответную любезность и будет избегать обсуждения аварии и всего, что произошло позднее, но он все же спрашивает, как справляется с горем мать.

– Наверное, неплохо. – Я допиваю последний глоток кофе. – Хотя недавно я наткнулась на нее, когда она пыталась ни с того ни с сего снести дверь на кухне. Молотком! Огромная дыра красуется по центру створки уже две недели.

Миллер улыбается, но не весело, а скорее с сочувствием.

– А ты как? – интересуется он. – Планируешь что-нибудь разрушить?

– Не-а, – пожимаю я плечами. – У меня все хорошо. В смысле… прошел всего месяц. Я до сих пор реву в подушку по ночам. Но теперь мне не хочется только лежать в кровати. – Я встряхиваю пустой стаканчик. – Кофеин отлично помогает.

– Хочешь еще макиато?

Я отрицательно качаю головой и ставлю картонный стакан на столик. Затем принимаю более удобное положение на диванчике. Миллер следует моему примеру, и теперь мы сидим совсем близко.

– Можно попросить об одолжении? – спрашиваю я.

– Зависит, о каком именно.

– Когда станешь известным режиссером, позаботься, чтобы при съемках у актеров в кружках действительно содержалась какая-нибудь жидкость.

– Ты наступила на больную мозоль, – смеется парень. Очень громко. – Они же постоянно используют пустые! И когда посуду ставят на стол, по звуку сразу становится ясно, что внутри ничего нет.

– Я как-то раз смотрела кино, где герой очень активно жестикулировал со стаканом в руке, изображая ярость, не пролив при этом ни капли. После увиденного я уже не могла погрузиться в происходящее, и впечатление было окончательно испорчено.

– Обещаю. – Миллер с улыбкой сжимает мое колено. – Все стаканчики на моей съемочной площадке будут полными. – Его рука так и остается лежать у меня на ноге. Сложно притворяться, что я этого не замечаю, но я неплохая актриса. Хотя взгляд то и дело соскальзывает вниз. Мне слишком нравится наблюдать эту картину. А еще мне нравится чувствовать поглаживания его большого пальца.

Мне вообще хорошо рядом с Миллером Адамсом. Не уверена, но кажется, он ощущает то же самое. Мы оба не можем сдержать улыбок. И я точно покраснела минимум три раза во время нашей беседы.

Мы оба понимаем, что заинтересованы друг в друге, поэтому не особо стремимся скрывать это обстоятельство. Меня сдерживает только одно. Думает ли он до сих пор о Шелби?

– Итак, – произносит Миллер. – Ты уже выбрала, куда будешь поступать? Все еще планируешь учиться на факультете актерского мастерства?

Вопрос заставляет меня тяжело вздохнуть.

– Мне бы очень этого хотелось, но мама против. Папа тоже возражал.

– Но почему?

– У артистов не так много шансов на успех, поэтому родители настаивали, чтобы я освоила более практичную специальность.

– Я видел тебя на сцене. Ты рождена для этого.

– Правда? – Я слегка выпрямляюсь на сиденье. – Какую постановку ты смотрел? – Я участвую в школьном спектакле каждый год, но никогда не замечала в зале Миллера.

– Забыл название. Но точно помню твою потрясающую игру.

От смущения я покрываюсь румянцем уже в четвертый раз. Затем снова опираюсь на спинку диванчика и застенчиво улыбаюсь.

– А ты? Уже подал документы в Техасский университет? Или куда-нибудь?

– Нет, – качает головой собеседник. – Мы не можем себе позволить такое дорогое учебное заведение, кроме того, я должен быть здесь. Рядом с дедулей.

Я собиралась развить тему, но Миллер выглядит расстроенным. Не знаю, в чем причина его настроения: Адамс переживает, что некому будет заботиться о больном родственнике или что он вообще никогда и никуда не сможет уехать. Наверное, всего понемногу.

Мне не нравится, что я заставила парня сосредоточиться на грустных мыслях, поэтому решаю его отвлечь:

– Должна кое в чем признаться. – Он вопросительно поднимает глаза. – Я заполнила то заявление на участие в кинематографическом проекте.

– Хорошо, – улыбается Миллер. – Я боялся, что ты не решишься участвовать в одиночку.

– Весьма вероятно, что я заполнила бланк и от твоего имени.

– На случай, если мы разойдемся с Шелби? – Он подозрительно щурится, на лице написано недоверие.