Созерцатель скал

Эта священная падь находилась между улусами Покойники и Онгуренским. Селения сообщались между собой по особой тропе, проложенной по мысу, старательно обходя падь; в самую же падь никто не рисковал заходить. Если же в одном из улусов умрет бурят, то в течение лунного месяца сообщение между улусами совсем прерывалось. Запрещалось даже оплывать священную падь по воде в лодке. По мысу дорога разрешалась только мужчинам. Что касается женщин, то сухопутная дорога по тропе около пади им вообще всегда была запрещена. Они могли ездить из улуса в улус только водой. Поэтому свадебные путешествия в этих селениях происходили на лодках.

Алла, сама того не подозревая, забежала в место, бывшее для бурят тем же, что для дикарей «табу». Сюда ни один из них не решился бы проникнуть. Но она, к несчастью, не знала этого.

То, что они не могли ее схватить, не значило еще, что «табу» распространилось на нее и она пользуется неприкосновенностью. Она в их представлении была величайшая преступница, осквернившая священное место, но схватить ее они не могли.

Впрочем, ограждая девушку от рук Урбужана, падь не спасла бы ее ни от голода-холода, ни от диких зверей. Она была безоружна.

Урбужан, пораженный потерей пленной и осквернением священной пади, советовался, – как быть. В его отряде имелись не только шаманисты, почитавшие падь, но и ламаиты. Но старые верования жили и в них, и потому единогласно решено было посоветоваться с шаманом. В ожидании шамана преследователи стояли растерянные.

Шумел лес. Байкал заглушал его своим ревом.

В это время прибежал один из людей, поставленных на скалах. Он сообщил, что девушка нашла какую-то лодку и кинулась в Байкал.

Буряты замерли. Грозные боги лишили девушку рассудка!

Отряд вместе с Урбужаном, преодолевая порывы бури, спустился к морю. Стоявшие там на карауле показали Урбужану выброшенные на скалы обломки лодки с прицепившейся к уключине белой кофточкой.

Священный трепет перед грозными оногонами, мстящими за поругание пади, заставил бурят с бормотанием молитв торопливо удалиться.

Байкал гневно ревел им вслед, кидаясь на скалы.

IV. Священная падь оногонов

Нехоженное человеком место. Горы уходят в небо. По ним косматый лес. Лес завороженный. Мох под ногами – более метра ростом, страшно ступить! Сорвешь – под ним, хоть лето, – лед не тает. Папоротник – с человека. Пенья обросли бурым мхом, стоят, как медведи. Белки над головой по веткам так и скачут. Ничуть не боятся. Вон птица смотрит с высохшего сука. Деревья огромные. Глядеть на них – заломя голову, а стволище – несколько человек не обхватят, и по всему висят пряди седого мха, словно седые космы ведьмы. За деревьями черным-черно. Старые ели стоят, как шатры, протянули ветви, точно сухие старческие длинные руки, чтобы не пустить вглубь.

Страшный лес! Какое-то особое сумеречное освещение!

А тихо, как в гробу. Ни звука!

Притаилось все, оробело. Грибы растут – лучше бы уж не было – жуть! Шляпы – по метру.

Если папоротник с человека, грибы по метру, деревья – не охватишь, то уж если зверь в этой тьме сидит...

...Зашла сюда Алла ночью, опомнившись от удара волн, выбросивших ее на берег. Добравшись до леса, упала в изнеможении, крепко проспала всю ночь и поднялась, когда солнце было уже высоко.

Чувствует себя Алла, как в страшной сказке, шагает по чудовищным мхам, сердце вот-вот выскочит, и знает – нет ей защиты, кроме как она сама.

Из лесу бежать? Назад?

Люди – те страшней зверя. Идти вглубь? Тайга тянется на сотни километров, леса не хожены, необозримы. Неужели должна погибнуть? Она чувствует, что плакать нельзя, а слезы так и льются. Надо с силами собраться, решить, а не идти так, зря. Думает: если идти – так идти к югу, дальше от тех людей. Но как узнать, где юг? По деревьям. У них кора на южной стороне должна быть толще. Но ее трясет всю, где тут определять юг! Алла и сама не подозревала о другой опасности, подстерегавшей ее. Заблудившись в таком лесу, человек через несколько дней дичает. Как говорят сибиряки-охотники, его «обносит». Он делается полубезумным. Он уже никогда не выйдет к людям. И найти его трудней, чем самого хищного зверя. Если его вздумают искать, он, заслышав голоса, прячется от них. Если схватят, бьется, кусается, царапается до смерти. Он в таком нервном состоянии, что ему говорят, а он не понимает человеческой речи. Он вырывается у людей, вновь несется в чащу, лезет на дерево, на скалы.

У Аллы начиналось то же состояние. Ее трясло, рыдание вырывалось из груди; лицо, руки и ноги были исцарапаны, одежда изорвана. Она не могла думать. Мысли безумно кружились. Чудовищные мхи, грибы, деревья внушали безотчетный, почти суеверный страх. Безмолвие, чаща, глядевшая тьмой, неведомая жизнь, притаившаяся там, – все полно было какой-то неразгаданной опасности. Если бы профессор и ребята увидели Аллу, они бы не узнали ее. Она была уже на границе безумия.