Созерцатель

В верхней области груди у меня зародилась волна жалости к человеку. Она мягко ухнула по дну диафрагмы и ударила в лобные доли мозговых полушарий. В таких случаях обычно моя воля ослабевала, и я отдавался потоку эмоций. Все-таки в жалости есть некая подспудная сладость.

– Андрей. – Сунул ему ладонь.

– Федя, – отозвался он.

Подоспела моя очередь выбирать селедочку. Несколькими почти профессиональными фразами я обозначил задачу. Дама в белом коротко кивнула, как своему, и положила на весы именно такой товар, какой нужно – красные глаза, брюшки полны икрой, серебристая мясистая спинка. «Зачитайте гражданке права, я её забираю», – проворчал я под нос.

…А в это самое время продолжалась непрестанная беседа:

– Полностью – Федор?

– Нет, Федерико. Папа был фанатом Феллини.

– Сочувствую повторно.

– Да нет, уже привык. И дело даже не в этом. Тут другое!..

И он посмотрел на меня так, что волна жалости из лобных долей ухнула вниз, без задёву пронеслась сквозь диафрагму и хлестнула по пяткам. Видимо, это как-то отобразилось на моей внешности, потому что он сказал:

– Это хорошо, что ты такой зеленый и плоский.

– Что ж в этом хорошего?

– То, что мне предоставляется возможность помочь доброму человеку.

И в тот миг я понял, что сопротивляться этому бесполезно. Это как поздравления с двадцать третьим февраля – неотвратимы, поэтому бесполезно объяснять, насколько тебе это не нужно. Вздохнул, похвалил удачную работу торговой дамы в белом и отправился за мечниковской простоквашей, потом за шампанским, потом за ананасом…

…Мы с Федей сидели в кафе на балконе кинотеатра, потом в комнате коммуналки перекусывали яичницей, «потом в саду, где детские грибочки, потом не помню…», хотя нет, помню! Мы же вышли на площадь и там аккурат под сенью памятника Пушкину житель Питера спросил, указывая на красную букву «М»: «А не мужской ли туалет это?» – «Нет, это метро, и там дальше тоже не то, а «Макдональд» Он кивнул и пригласил нас в гости. Мы, не раздумывая, согласились. В едином порыве. Нам представилось кощунством отказаться от поездки в Северную столицу, к тому же в обществе столь приятного во всех отношениях, крайне интеллигентного, гостеприимного человека. Поэтому мы все дружно спустились в метро и направились на Комсомольскую площадь.

Слева от меня сидел Федя, справа мальчик, я поискал глазами петербуржца, не нашел… Зато увидел девушку лет пятнадцати дивной красоты. Федя несколько раз порывался познакомиться с ней, но я дергал его за предплечье и сажал обратно. Девушка смотрела на меня с благодарностью огромными синими глазами с длиннющими ресницами, я на неё, девушка смущалась и краснела, а я был не в силах оторвать от неё восхищенного взгляда. Да, милое создание, не долго тебе с такими данными ездить в метро, подумал я.

Потом дернули за правый рукав меня. Я посмотрел на мальчика. Он молча показал на мою довольно тяжелую сумку, которая ввиду тряски и моего недосмотра съехала с моих тощих колен на его, еще более тощие. Я извинился и поправил сумку.

– Ты приезжий? – спросил мальчик.

– Нет, уезжий, – сострил я и чуть было не воскликнул, как Михал Михалыч: «А ведь хорошо сказал, ребятки!» – Как вас зовут, юноша?

– Кирюша, – ответил мальчик.

– Нет, это неверно, – сказал я. – Такие солидные мужчины, как мы с тобой, должны и представляться как-то по-солидному.

– А ты солидный?

– Ого, еще какой!

– А кто ты?

– Я! Да ты даже не представляешь, кто я!

– Так кто?

– Я? Ну, этот… Как его? Я ого-го-го!

– Ну скажи, – открыто надсмехался надо мной настырный мальчишка.

– Вот прицепился… Слушай, мальчик, ты такой умный, может ты сам что-нибудь придумаешь?

– Ладно, будешь просто Уезжий. А куда уезжаешь? – спросил мальчик.

– В Питер, кажется.

– А! Я там уже был.

– Да? И тебе понравилось?

– Красиво, – кивнул он белобрысой головой с очень даже стильной прической. – Правда устал очень. Там нужно много ходить пешком. Эй, – снова дернул он меня за рукав, – тебе выходить, это «Комсомольская».

Я поспешно вышел. Феди рядом не оказалось. Меня это почему-то не удивило. С этими Федериками всегда так. Помнится, в моей тогда еще юной и неокрепшей жизни появился Феллини. В виде «Восьми с полтиной», «Амаркорда», «Ночи Кабирии», чего-то еще… Напустил Федерико туманов, нашпиговал фильмы заумными символами, пунктирами. Мы стояли в трёхчасовых очередях за билетами, терпеливо высиживали до конца сеанса, усиленно расшифровывали то, что он так старательно зашифровал. В общем, как поётся в одной песенке: «На рубиль семушек наели и ничего не понялИ». Расстроились, как обычно, и для удаления из груди горечи по-бунтарски сходили на простенького «Фантомаса». Федерико презрительно фыркнул нам в спины и пропал из нашей жизни, как Федя-Федерико только что из моей.

Толпа людей с багажом деловито подхватила меня и понесла вдаль. Чуть позже я прошел сквозь кассовый зал и оказался на перроне.