Созерцатель

Я побежал по склону холма к реке. Трава слегка пружинила и словно подбрасывала меня вперед. Воздух наполнял легкие целебной свежестью. Глаза жадно впитывали окружающую красоту. Легкие ароматы текли в струях воздуха, то теплых, то слегка прохладных. Прозрачная, чуть голубоватая вода реки отражала небесный свет и одновременно увеличивала камешки на песчаном дне и причудливые кустики водорослей. В траве под ногами ползали жучки в переливающихся панцирях, прыгали кузнечики, открывая на лету розовые крылья; а вот синеватой стрелой метнулась к воде серебристая змейка. Над раскидистым кустом с крупными ярко-бордовыми цветами в лучах света кружили насекомые, показавшиеся мне знакомыми. Да, это были комары. Так вот почему они на земле кровь пьют, – они ею питаются взамен красного сока этих цветов!

За пригорком на излучине реки я увидел нечто уже знакомое. Мне доводилось видеть это раньше на старинной гравюре: бок о бок мирно лежат белый ягненок и огромный рыжий лев, который ласково, по-матерински, лижет кудрявую спинку малыша, а тот с явным удовольствием урчит и закатывает глазки. А вот из реки выполз ярко-зеленый крокодил и устроился рядом с парочкой и приоткрыл пасть, словно улыбаясь. Те приветственно кивнули ему. Низко над нами спланировал белокрылый орел и так же сел на траву и стал её аккуратно клевать.

Я вернулся к холму, на котором по-прежнему сидели и разговаривали мои друзья. Они будто услышали мой невысказанный вопрос и сказали:

– Господь отсюда не виден. Здесь пребывает лишь отсвет Его славы в виде рассеянного повсюду света. А увидим мы Господа только после смерти тела.

– А вы видели Его? – спросил я.

– Только издали, за спинами и головами множества людей более достойных, чем мы сами, – ответили они.

– А я увижу?

– Обязательно, потому что здесь уже нет времени. И суд Божий тут происходит вечно, как излияние любви на человеков.

Очнулся я от прохлады и оглянулся. Я сидел в старом кресле на своём балконе. На востоке розовел восход солнца. Соловей по-прежнему сотрясал прохладный воздух замысловатыми трелями. Над недавно скошенной травой поднимался прозрачный туман. И только где-то далеко спросонья тявкнула собака и одинокий прохожий спешил к станции метро. Удивительный покой невидимо и величаво летел над землей. А я чувствовал себя совершенно счастливым человеком. В теле продолжала пульсировать молодая свежесть, в голове – ясность, в сердце – тихое ликование.

Спать не хотелось. Я принял душ, почистил зубы, оделся и встал на утреннюю молитву. Прочел ее на одном дыхании, легко и весело. Решил доделать то, что не успел вчера – сварить суп. Перед кончиной мама будто наверстывала что-то упущенное в моем воспитании. Она учила меня снимать показания электрического счетчика, оплачивать коммунальные счета, правильно выбирать продукты питания, жарить котлеты, резать салат, варить суп… Она просила, требовала, наконец, чтобы я обязательно каждый день съедал тарелку супа. Дело в том, что болезни желудка в нашей семье – нечто вроде родового проклятия, поэтому горячие бульоны и хорошо проваренные овощи так жизненно необходимы.

Лора не признавала супов, в обыденной жизни ей вполне достаточно было салатов и жареного мяса. Еще она постоянно покупала сыры с белой и синей плесенью, какие-то «Камамбер», «Бри», «Рокфор» и даже, простите, «Данаблу» и «Блё де Кос». Мне они напоминали прессованные дрожжи, политые одеколоном. На праздники всегда заказывала пиццу с доставкой на дом или покупала в соседнем японском ресторанчике сильно перченую рисовую лапшу, суши и роллы. Для меня же супы – щи, борщ, куриная или грибная суп-лапша, харчо, уха, летом окрошка – были основой питания. Поэтому эти блюда, как сказала Лариса, «закрепились за мной».

Только я вымыл и почистил овощи и приступил к резке лука, только пролил первую традиционную слезу, как в дверь позвонили. Глянул на часы: семь утра! На пороге стоял Игорь и смущенно извинялся:

– Прости, Андрей, мне показалось, что я мог бы к тебе зайти. Не помешал?

– Да нет, – обрадовано сообщил я, – самое время! У меня была сказочная ночь.

– Вот поэтому я и пришел, – сказал Игорь, тщательно отмывая руки под шипучей струёй воды над мойкой.

– Ты знал? – удивился я, шинкуя злющий лук.

– И знал, и видел, и слышал, – кивнул он. Снял со стены разделочную доску, выбрал нож поострей и принялся крошить морковь.

– Так это был не сон? – Опустил я руки в удивлении.

– Как тебе сказать, – потер он тыльной стороной ладони переносицу. – Это всегда останется тайной для нас. Я тебе расскажу, что этому предшествовало. Позвонил мне Федор Семенович и сказал, что в ответ на твою дружескую услугу он тебя… вроде бы испугал.

– Да не то, чтобы испугал, скорей опечалил.