Созерцатель

– Вот видишь,  – воскликнула Даша, – как всё хорошо складывается: моя тетка заодно и твою Верочку в норму приведет, по крайней мере откормит! У тетушки же… этой, как её… пассионарности на троих хватит.

И вот у нас в доме появились две дамы: одна украинская, другая американская.

Сначала-то вошла вся в тюках, узлах и чемоданах объемная тетя Шура в сопровождении Даши. Они обе не могли остановить смех, перебивая друг друга, непрестанно прыская, кое-как рассказали, как тетушка огласила сначала вокзал, потом метро звонкими воплями восхищения, удивления, а перед лентой эскалатора – страха: пока она решилась ступить на бегущую дорожку, сзади собралась приличная толпа народа, который возмущался затором, Даша изо всех сил толкала тетку, а та стояла с поднятой ногой и панически выла. Зато, когда решилась и встала-таки на ленту, её восторгам не было конца. Гостья по привычке пыталась со всеми поздороваться, особенно учтиво со стражами порядка и контролерами. В вагоне метро за двадцать минут всем соседям поведала основные вехи своей биографии и планы на будущее. Особенно Дашу развеселили теткины комментарии по поводу одежды и невыразительной комплекции жителей столицы, которые она рассыпала с громким смехом и не всегда тонким юмором.

А на следующий день пришла моя очередь встречать в Шереметьево американскую девочку. Я бы вряд ли сам узнал Веру, все-таки видел её мельком, да и за три года она выросла. Но тут ко мне подошел не по-нашему загорелый мужчина и по-нашему дернул за рукав:

– Андрей?

– Да…

– Паспорт есть?

– Есть…

– Распишитесь вот тут, что приняли девочку Веру с рук на руки.

Мужчина сунул мне бумагу с печатью, тщательно проверив мой паспорт. Я расписался.

– Всё. Теперь вы заботитесь о ней. Получите! – И откуда-то из-за спины выудил невзрачное существо, пугливо озирающееся на всё вокруг и на меня.

Я «получил» сумку, девочку, она вежливо вцепилась в моё плечо, и мы двинулись к такси. В машине пытался расспросить спутницу о житье-бытье, но ничего вразумительного в ответ не услышал: она тихо мычала, крутила головой, ойкала и с испугом рассматривала улицы, дома, людей, машины – будто в первый раз. Да, тут работы непочатый край, случай запущенный, полный анамнез! Но ничего, ничего…

Итак, привез домой худенькую, с одной-единственной сумкой, Веру, и …«они сошлись, вода и камень, стихи и проза, лёд и пламень!» Хотя лично мне, в отличие от Александра Сергеевича, эта парочка напоминала огромную оранжевую тыкву против смятого полиэтиленового пакета, выброшенного в мусорное ведро. Первое, что произнесла мощным басом потрясенная тётя Шура, увидев субтильную Веру и услышав тихое «дрась»:

– Така страшнэнька! Тош Бухэнвальд якысь! А ну, дивонька, мый ручки и зараз за стол йисты!

Вместо наискорейшего выполнения приказания, девочка прижалась ко мне своими косточками и, зарывшись в мою подмышку головой, испуганно икнула. Я что-то забубнил успокоительное про очень добрых и хлебосольных тетушек из Украины, которые больше всего на свете любят кормить чем-то весьма вкусненьким, а сам гладил трясущееся существо и пытался вытащить его из подмышки на свет Божий. Наконец, тетка решительно подошла, дернула девочку за тоненькую ручку, прижала к своей пышной груди и заворковала что-то невнятное, от чего девочка перестала трястись и позволила себя умыть, помыть руки и посадить за стол. После третьей ложки борща на бледном лице Веры выступила испарина, обнажились в улыбке кривые зубы, опутанные проволокой брекетов; синие губы на сером лице стали розоветь – словом, девочка прямо на глазах принялась оживать.

  В ходе трехстороннего допроса удалось выяснить следующее: девочка не вписалась в американский социум, над ней всласть поиздевались наглые аборигены, друзей не завела, поговорить было не с кем, родители заняты бизнесом и налаживанием нужных знакомств, няня понять её не пыталась, а только что-то внушала и требовала на своем малопонятном рычащем языке. Вера пыталась найти забвение на форумах интернета, но там к ней отнеслись почему-то с завистью свои и с пренебрежением чужие. Потом она играла в компьютерные игры, читала, смотрела телевизор, но ничего не унимало тоски, которая навязчиво предлагала решить, какой способ самоубийства выбрать – и тогда она совсем испугалась и запросилась домой, в Москву, хотя бы на месяц или даже на недельку.

В течение допроса тетя Шура поминутно вздыхала: «Така страшнэнька! Ой, я нэ можу!» но потом собралась с мыслями и задала точный и весьма важный, по её мнению, вопрос:

– А чого ты, Веронька, йила на Амэриканщини?

– В основном, пиццу и гамбургеры, – ответила девочка.

– А що цэ такэ?

– Вроде наших бутербродов, – пояснил я.

– От, убивци! Такой отравой дытя кормыты!

Даша тоже задала свой вопрос:

– Верочка, а друзья в Москве у тебя остались?

– Была одна девочка, как говорил папа, «из нашего круга», но как я рассказала ей про Лос-Анжелес, послала фотки дома с бассейном, так она почему-то на меня обиделась и перестала отвечать на письма и звонить.

– А ты не против познакомиться с детьми «не вашего круга»?

– Конечно, тетя Даша! Хочу!