То, чего я так упорно искал, постоянно ускользало от меня, как мираж в пустыне. Думаешь, вот он — желанный источник воды. Вот уж сейчас напьюсь досыта! Но не тут-то было — зеленый оазис тает на глазах, а на том месте, где ожидал увидеть маленький рай на земле, всё так же перетекает барханами сухой безжизненный песок бескрайней пустыни. Ты падаешь от жажды и усталости, с огромным трудом заставляешь себя встать и тупо шагать вперед, оставляя за собой неровную цепочку следов. Тебя мучают не только сушь во рту, непрерывная тошнота и головокружение, но и сладостные обманчивые мечтания о воде, хотя бы о глотке, маленькой капельке на конце твоего указательного пальца… И вот, когда ты уже потерял всё: надежду, силы, последние крупицы самомнения… Когда ты на излёте сил поднимаешься на вершину бархана — перед тобой вдруг открывается картина, краше которой нет. Полноводная река в зеленых берегах! О, как сладки эти первые глотки воды! Будто сама жизнь вливается в твоё иссохшее тело — и ты оживаешь!
Примерно так открылась мне желанная, таинственная, долгожданная Точка покоя. Весь день меня терзала суета. Все, словно сговорились, оскорбляли, унижали меня, толкали, наступали на ноги… И только добравшись до дома и рухнув в кресло, я попытался хоть немного успокоиться и привести в порядок растерзанные суетой чувства. Открыл Библию в произвольном месте — то была Третья Книга Царств, где пророк Илия в отчаянии взывает к Богу:
Как-то на Светлую Седмицу отправился в Свято-Даниилов монастырь. По дороге от метро «Тульская» вдоль трамвайных путей на ящиках сидели нищие. Раздав заранее приготовленные червонцы, я почувствовал, как настроение пошло в гору. Монастырский двор был залит солнцем. Я подал записки, поучаствовал в Крестном ходе, где вымок до нитки от щедрого окропления святой водой и зашел в лавку. Первое, что бросилось в глаза — картина Семирадского «Марфа и Мария». Там у ног Христа сидит юная девушка Мария и внимательно слушает слова Спасителя. По галерее богатого дома Лазаря под виноградными лозами идет Марфа с водоносом в руках. Она еще только приостановилась и с осуждением взглянула на сестру, еще не прозвучали её слова: «Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне», а Спаситель еще не сказал знаменитые слова, вошедшие в поговорки и стихи: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом. а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё» (Лк 10. 38-42). Из лавки я вышел с картиной в пакете. Уже у выхода ко мне подошел разбитной нищий в растрепанной бороде и ярко-красной девичьей куртке и протянул чумазую ладонь: «Ради светлого Христова Воскресения подай святую милостыню, брат мой добрый!» У меня от покупки картины осталась сдача, которую я и отдал ему.
— Христос Воскресе! — радостно заорал нищий.
— Воистине воскресе! — воскликнул я. В пяти шагах от нас стоял суровый казак-охранник. Он не бросился на нас и не повалил, не прижал лицом к брусчатке, не скрутил руки за спиной и не надел наручники — он улыбался и одобрительно кивал головой.
— А Христос-то Воскресе! — снова удивил меня новостью нищий, во весь голос.
— Воистину Воскресе! — вопил и я.
Так мы двенадцать раз прокричали пасхальное приветствие, поклонились друг другу в пояс и, довольные, разошлись.
На душе стояла радость. Мне подумалось тогда, как же, наверное, здорово в Царствии Небесном славить Христа, если даже здесь, на земле, тебя обливает свет с ног до головы, как святая вода из рук дьякона — обильно и освежающе!