Ву и Эванс обменялись быстрыми нетерпеливыми взглядами.
Раздвоенный язык снова высунулся наружу:
— Это правдивая история о старые дни, когда сверхсветовой двигатель первый раз дал вам возмошность лететь другие звезды и войти в контакт с нами. До разговор о галактишеское правительство, до того как вы узнать защиту против наша маленькая гипнотическая сила с помощью эти хорошенькие серебряные шлемы. Когда молодой
Когда второкурсник Герберт Ленгиел узнал, что осирианца Хитафию, первокурсника, не примут в их братство, он поставил на уши весь совет Йота-Гамма-Омикрон. Герб кричал, посверкивая очками:
— Что вам еще надо? У него есть деньги, он проникся студенческим духом и вообще свой в доску. Вы только посмотрите — не успел он пробыть здесь и пары недель, как стал настоящим лидером. Конечно, все дело в его внешности: он слегка смахивает на сбежавшую из зоопарка рептилию — поэтому вы и катите на него бочку. Но мы же цивилизованные люди и во главу угла должны ставить качества самой личности, а не…
— Минуточку! — Джон Фицджеральд, старшекурсник, кичившийся своим благородным происхождением, пользовался в их братстве большим влиянием. — В нашем сообществе и так многовато подозрительных типчиков.
Он смерил тяжелым взглядом тихоню Ленгиела. Герберту в этот момент очень хотелось заехать по его самоуверенной физиономии, хотя на самом деле он и был вполне здравомыслящим человеком и серьезным студентом, а никаким не бузотером.
Фицджеральд продолжил:
— В нашем университетском городке и так всяких уродов — по самое некуда. Кому это нужно? Дождешься, что в один прекрасный день на твоем кресле рассядется паучище в два метра шириной, и тебе скажут, что это новый студиозус, прибывший с Марса…
— Не смеши! — оборвал его Ленгиел. — Марсиане не способны выдерживать земную гравитацию и влажность в течение длительного…
— Не в этом дело. Я говорю в общем смысле. И в сравнении с моими деньгами от жалких грошей этого динозавра не больше пользы, чем от марсианских…
— И еще одно, — не отступался Ленгиел. — В нашей хартии есть статья о недопустимости всякой дискриминации. А значит, мы не вправе исключать этого человека — то есть студента, я хотел сказать…
— Да всё мы вправе. — Фицджеральд подавил зевок. — В этом статье сказано о человеческих расах, а к инопланетянам она никакого отношения не имеет. У нас клуб джентльменов — слышишь! — а слово «джентльмен» означает «порядочный человек». Хитафия же, насколько могу судить, никакой не человек.
— Но принцип-то один и тот же! Почему, как ты думаешь, Атлантический Университет остается одним из немногих, где сохранились братства, подобные нашему? Потому что их члены чтят демократические традиции, им чужды снобизм и дискриминация. И сейчас…
— Чушь собачья! Никакой дискриминации не будет, если наступить на хвост неким народцам, которые, по-твоему, равны по разуму человечеству. Ты бы лучше предложил нам взять кого-нибудь из выходцев с Кришны — раз он более-менее походит на человека…
— Никаких кришнанцев нынче в Атлантический не поступало, — пробормотал Ленгиел.
— …но нет, тебе непременно надо всучить нам эту мерзкую чешуйчатую рептилию…
— У Джона просто фобия к змеям, — заметил Ленгиел.
— Как и у всякого нормального человека…
— Сам ты чушь городишь, брат Фицджеральд. У тебя всего лишь невроз, тебе нашептали…
— Вы оба уходите от сути дела, — вмешался Браун, возглавлявший их братство.
Они продолжали пикироваться еще некоторое время, пока вопрос не был поставлен на голосование. Кандидатуру Хитафии зарубил Фицджеральд, а Ленгиел завернул его младшего брата.
— Послушай-ка! — воскликнул Джон. — Нельзя так поступать!
— От кого я это слышу? Мне просто не нравится этот несмышленыш.
После непродолжительных дебатов каждый взял назад свое вето относительно протеже другого.
На выходе Фицджеральд ткнул Ленгиела в солнечное сплетение большим пальцем размером с ручку обувной щетки и сказал:
— С тебя причитается. Завтра возьмешь с собой на соревнования Алису, понял? И вернешь ее в целости и сохранности. Уловил?
— О'кей, урод.
И Ленгиел отправился заниматься. Хотя они с Фицджеральдом и недолюбливали друг друга, но старались ладить. Герберт втайне восхищался идеей Джона снять фильм о студентах их университета, а Фицджеральд в душе завидовал дару Ленгиела все схватывать на лету. Забавы ради Фицджеральд препоручил свою сокурсницу заботам не способного ни на какую подлянку Ленгиела, которому никогда и в голову не придет самому положить на нее глаз.