Все эти продукты, услуги и идеи распространялись все шире, и, поскольку маркетинговые подразделения этих и многих других технологических компаний рекламировали их с привычной гиперболизацией, «искусственный интеллект» стал одним из самых модным словечек десятилетия: его повторяли до бесконечности в пресс-релизах, блогах, новостях и на веб-сайтах. И, как всегда, это было преувеличением. В умах широкой публики словосочетание «искусственный интеллект» прочно ассоциировалось с научной фантастикой – говорящими компьютерами, разумными машинами, антропоморфными роботами, которые способны делать все, что может делать человек, и в конечном итоге могут уничтожить своих создателей. Этому способствовало и то, что СМИ, стремясь описать новую волну высоких технологий, то и дело вспоминали в заголовках, фотографиях и статьях фильмы вроде «Космической одиссеи 2001 года» и «Терминатора». Снова повторялась история с Фрэнком Розенблаттом и его «Перцептроном». Вместе с технологией глубокого обучения на передний план вышла также идея беспилотного автомобиля. И примерно в то самое время группа ученых из Оксфордского университета опубликовала исследование, предсказывающее, что автоматизация производства скоро вырубит гигантскую просеку на рынке труда197. Каким-то образом из всего этого образовалось одно огромное, переливающееся через край месиво, включающее в себя наряду с совершенно реальными достижениями науки и техники необоснованную шумиху, нелепые предсказания и тревоги о будущем. Термин «искусственный интеллект» соединял в себе все перечисленное.
В этой шумихе вокруг искусственного интеллекта прессе нужны были герои. Чаще всего в качестве героев выбирали Хинтона, Лекуна, Бенжио, иногда Ына – во многом благодаря усилиям рекламных отделов Google и Facebook. На Юргена Шмидхубера, немецкого исследователя с озера Лугано, который был светочем нейронных сетей в Европе в 1990-е и 2000-е годы, эта сень славы не распространялась. То, что СМИ фактически игнорировали Шмидхубера, некоторым не нравилось, в том числе самому Шмидхуберу. После того как Хинтон, Лекун и Бенжио опубликовали статью о подъеме глубокого обучения в журнале
Единственным исключением был Алекс Крижевский. Как сказал Хинтон, «в нем мало Трампа». Перешедший в группу Chauffeur Крижевский был в центре этого бума искусственного интеллекта, но он не видел в своей роли ничего такого особенного и даже не считал возможным говорить о предмете своих исследований как об ИИ. Речь шла о глубоком обучении, а глубокое обучение сводилось к простой математике, распознаванию паттернов, или, как он это называл, «нелинейной регрессии». Эти методы существовали десятилетиями. Просто такие люди, как он, появились в нужное время, когда накопилось достаточно исходных данных и достаточно вычислительной мощности, чтобы все это могло работать. Технологии, которые он создал, ни в коей мере не были «умными», никаким «интеллектом» они не обладали. Они работали лишь в совершенно особых условиях. «Глубокое обучение не следует называть искусственным интеллектом, – говорит Крижевский. – И в аспирантуре я занимался исследованием кривых, а вовсе не искусственным интеллектом». То, что он делал, сначала в Google Brain, а затем в отделе беспилотных автомобилей, сводилось к применению математики к новым ситуациям. Это не имело ничего общего с попытками искусственного воссоздания человеческого мозга – и было очень далеко от смутных опасений, что машины когда-нибудь выйдут из-под нашего контроля. Это всего лишь разновидность информатики. Многие соглашались с такой точкой зрения, но шум в прессе делала не она, а куда более громкий голос, принадлежавший прежнему коллеге Крижевского по торонтской лаборатории Илье Суцкеверу.