Создатели

– Ты смелый как я погляжу пацанчик. – Вступил второй. – Может, тогда хоть сигаретка есть, нет? Как-то же надо нам разойтись?

Лекс сглупил. Он мог ответить «нет». Он мог сказать, что не курит. Он мог просто мотнуть головой, в конце концов. Любой из этих вариантов, скорее всего, закончился бы парой плюх, но не более того. Он же, слишком поглощенный своим недавним осмыслением оттенков белого, ответил:

– Так я могу просто пойти, вот и разойдемся?

А это было уже предложение. Навязывание хозяевам этого куска улицы своих суждений. Глупость, кара за которую неминуема.

Ударил его третий. Ударил не говоря ни слова, зло, жестко и в полную силу.

Обычный удар, каких пацаны переносят десятки, а те, кто подрачливее и сотни. Некоторые даже получают такую дозу не по разу еженедельно, на боксе, на контактных видах единоборств с востока. Ничего страшного.

Удар пришелся в челюсть; кулак и зубы, встретившись, неожиданно обнаружили, что между ними еще есть губа. Так что губа оказалась разорвана, и из нее сразу пошла кровь.

Этот удар был идеален. Единственный, он выбивал из противника (жертвы?) всякое желание ответить, защититься, отомстить, оставляя его при этом в сознании.

Но вот снег, белый и чистый на этом тротуаре, только-только выпавший, скрывал под собой лед. При ударе Лекс поскользнулся и упал назад. Очень неудачно упал. Редкое, редчайшее стечение обстоятельств. Лед, удар пьяного лишил его на миг нормальной реакции, которая, наверное, помогла бы ему. Он просто откинулся назад и упал, ударившись затылком. Снова о тот самый лед, который подвел его равновесие мгновением ранее.

Так что драки трех пьяных хулиганов и хорошего мальчика не получилось. Так же, как не получилось и непродолжительного, но крайне важного для троих разговора. Который позволил бы им еще раз доказать самим себе, что можно быть хозяевами, если сильно сузить зону желаемых владений. До одного тротуара. До одного пацаненка, проходящего мимо.

– Ты чего-то грубо заговорил, – запоздало прояснил свою позицию третий (пять лет колонии общего режима, умышленное нанесение тяжких телесных повреждений). Первый и второй согласно закивали (по году условно).

Лекс не ответил. Из разорванной губы потекла кровь, но не быстро. Начала стекать по щеке, но коснулась снега лишь секунды через три.

– Чего, теперь ты вежливый стал… и молчаливый? – Первый ткнул ботинком в Лекса, и от этого движения голова мальчика качнулась в сторону, откинулась. Щека Лекса прижалась к снегу. Первый, сам того не подозревая, спас Лексу жизнь, и вычел из их совокупного срока лет десять, не меньше. Только это движение не позволило жертве захлебнуться быстро наполняющей рот кровью.

– Валим, – сказал Второй. – Валим, пока не спалили.

Почему-то ни один из троих ни на мгновение не задумался об альтернативах. Ни у одного из них не возникло ни малейшей мысли, ни малейшего желания помочь своей жертве.

Кто-то выходил из подъезда, кто-то проезжал мимо на машине, кто-то, случайно, наблюдал за происходящим из окна. В городе слишком много глаз, и далеко не всегда эти глаза остаются равнодушными. Скорая увезла Лекса через двадцать минут.

Линейный наряд милиции задержал всех троих через полчаса. Первый спился, умерев от цирроза печени к тридцати. Второй жил долго, родил двоих, у него были внуки. Третий, выйдя через четыре года, тут же влез в драку и получил ножом в живот. Он умер раньше, чем приехала скорая (справедливость иногда торжествует, как и на кубиках иногда выпадает две шестерки). Впрочем, скорую вызвали далеко не сразу.

Но, что стоит упомянуть: никто из них, ни разу, не вспоминал Лекса, мальчика, лежащего на заснеженном тротуаре, с тонкой струйкой крови, стекающей по щеке. Наверное, они просто не были впечатлительны?

Кровь смешалась со снегом, создавая еще одно, пусть далеко не новое и не редкое, сочетание. Оттенок белого, требующий уникальной комбинации красок.

***

Лекс лежал на больничных простынях, под капельницей, в комнате, напичканной множеством непонятных никому, кроме врачей, приборов. В комнате царил полумрак, словно больному дали возможность спокойно уснуть и не хотели будить его до поры до времени.

Его мать сидела рядом, и держала правую руку мальчика. Теплую, но совершенно безвольную. Врач что-то бубнил, но мать его не слышала. Не слушала. Ее состояние сейчас немногим отличалось от состояния сына.

Отец встряхнулся, сумел оторвать взгляд от жены и ребенка, и посмотрел на врача, который продолжал говорить:

– Вы должны понять, что наше вмешательство сейчас бесполезно. Реанимационная бригада вашему ребенку попалась хорошая. Они вовремя накачали мозг кислородом. Ваш мальчик стабилен, и это хорошо, но, сколько он пробудет в коме – этого предсказать не возьмется никто. Может, он очнется прямо сейчас, а может…

Врач замолчал. Похоже, он сам не верил, что родители пациента его слушают, поэтому говорил скорее механически, потому что это оставалось частью его обязанностей, не более. Сейчас он видел сфокусировавшийся взгляд отца, и это выбило его из ритма прямо посередине фразы.