Создатели

Поначалу сны были приятными. Тихие леса, без единой живой души вокруг, берега рек, где можно беззаботно рыбачить, не думая о том, что будет после выходных. И можно вставать рано не потому, что иначе опоздаешь на работу, а потому лишь, что не хочешь пропустить утренний клев. И ты встаешь даже раньше, совсем рано, когда еще нет и пяти утра, но чувствуешь себя лучше, много лучше, чем от звонка будильника в семь в рабочие дни. Потому что знаешь, насколько приятные занятия тебе предстоят.

Дима увлекся, хотя иногда его и беспокоили эти излишне яркие сны. Даже не они сами, сколько больше то, насколько резко они начали у него появляться без всяких видимых внешних причин. В какой-то момент он даже хотел пойти к терапевту, подозревая, не тихая ли это болезнь начала столь рьяно стимулировать ночную работу мозга.

Потом в снах что-то сломалось. В них начали прокрадываться кошмары. Проливной дождь топил лодку, а весла ломались у самых уключин, и он не успевал доплыть до берега. Крупная рыба утаскивала леску, и Дмитрий просыпался как раз в тот момент, когда почти падал за борт, туда, где притаился хищник. В тихом безлюдном лесу где-то пряталось зло, кошмар, и отсутствие других людей вокруг тут же превращалось из достоинства в настоящую ловушку.

Он просыпался в поту, иногда чувствовал, что кричит. Из сна от этого крика в реальность доходил только всхлип, мокрый, захлебывающийся всхлип, попытка легких вдохнуть воздух, который не пропускает сжимающееся от ужаса горло.

И забыть эти сны он не мог. Как бы ни хотел. Таблеток он боялся как огня, поэтому никакого снотворного не пил. А поход к терапевту (концы в его городе были не такими и большими, с утра записался, на обеденном перерыве заскочил, и даже не опоздал, хоть и остался без обеда) закончился рецептом на то самое снотворное.

И пить он тоже не очень любил. Не настолько, чтобы напиваться каждый день, чтобы заглушить работу мозга ночью.

Поэтому он терпел. Хотя кошмары каждую ночью становились все сильнее, проступали в реальность все явственней.

Дмитрий впервые задумался о том, что, возможно, у него проблемы с психикой и пора идти к другим врачам.

Теперь каждая ночь была как бой. Каждый раз, когда он засыпал, он очень боялся утра, того момента, когда он проснется от немого крика и вспомнит кошмар этой ночи.

Сегодня он заснул чуть позже. Смотрел телевизор, пока глаза не начали слипаться окончательно, и лишь потом поплелся в постель, тихо молясь про себя, чтобы хотя бы этой ночью ему не приснилось ничего. Ему приснилось.

На этой рыбалке была темная вода, темная от глубины, от ужаса, что прятался где-то внизу, в этой глубине. Сверху давило небо, тучи, почти такого же цвета, что и вода, почти черные. Но не роняющие ни капли дождя вниз – дождь мог разрушить ауру липкого страха, развеять иллюзию, в которую попал мозг Димы.

В глубине, в том месте, где как ему казалось, было темнее всего, что-то мелькнуло, что-то еще более темное, чем сгущающаяся тьма. Хищная рыба, или древнее чудовище, он не увидел. Не знал, и не мог знать. Да в этом сне ему и не нужно было видеть свой страх, достаточно было знать, что он где-то внизу, под утлым дном его лодки.

Дима поднял голову, с усилием сумел оторвать взгляд от воды, и осмотрелся, ища берег.

Но его не было. Не было ни берега, ни даже намека на то, что у этой воды есть хоть какой-то край. Что эти тучи вверху откуда-то пришли, из-за какого-то горизонта. Тучи, они были здесь всегда. А берега не существовало. Не надо было смотреть. Во сне это становится понятно, стоит только задуматься. Не было ни берега, ни суши, ни малейшего островка, на котором он мог бы избавиться от нарастающего ощущения, что его лодка вот-вот исчезнет.

Не утонет, не даст течь и не перевернется, а именно исчезнет, так словно ее никогда и не было, словно он попал в этот мир вместе с выдуманной им самим лодкой, но теперь этот мир все плотнее обволакивал его, переваривал, его, его фантазии, его душу.

Когда этот пищеварительный процесс закончится, лодка исчезнет. А сам он умрет. В этом мире – умрет.

Как только Дима это понял, он попытался проснуться. Надо было проснуться, и надо было сделать это раньше, чем мелкие, плохо пережеванные куски его сознания сопротивляются расщеплению на элементарные составляющие.

Он пытался кричать, пытался ущипнуть себя, сделать хоть что-то, чтобы дать сигнал своему телу в том, настоящем мире. Предупредить об опасности, постараться хоть как-то вернуть себе власть над своим собственным сознанием. Вернуться в свою фантазию, а не чужую.

Чужую. Именно здесь, на этой темной воде, он неожиданно ясно понял, что это не его уставший и перегревшийся мозг выдумывает все это. Что кто-то чужой, враждебный, долго и тщательно затаскивал его в эту ловушку. В ту, которая захлопнулась этой ночью.