Создатель звезд

Еще несколько недель убийство было главной темой разговоров в городке. В последнее время в окру́ге было совершено несколько необычайно умно спланированных краж, и полиция сбилась с ног, пытаясь отыскать преступника. Убитый полицейский был найден лежащим навзничь на клумбе, с единственной ножевой раной. Должно быть, он умер мгновенно, так как оружие попало ему прямо в сердце. Из дома пропало бриллиантовое ожерелье и другие драгоценности. Следы на оконной раме и сточной трубе позволяли предположить, что вор проник внутрь и выбрался обратно через окно верхнего этажа. Если это было действительно так, то ему требовалось взобраться по трубе, после чего проделать почти невыполнимый трюк, продвигаясь на одних руках (а точнее, на кончиках пальцев) вдоль декоративной балки псевдоелизаветинского особняка.

Полиция арестовала нескольких подозреваемых, но преступник так и не был найден. Кражи тем не менее прекратились, и со временем история забылась.

Здесь, мне кажется, было бы как раз к месту привести то, что Джон рассказал мне только гораздо позднее, фактически в последние годы, когда колония уже была основана и процветала, но еще не была обнаружена «цивилизованным» миром. Уже тогда я раздумывал над тем, чтобы начать писать его биографию, и завел привычку делать небольшие заметки, касающиеся самых значительных происшествий или разговоров. Поэтому рассказ о том убийстве я могу передать вам практически словами самого Джона.

«Я в те дни находился в ужасном состоянии ума, – сказал мне Джон. – Я понимал, что отличаюсь от всех человеческих существ, которых мне приходилось встречать, но еще не осознавал насколько. Я не знал, что буду делать со своей жизнью, но чувствовал, что вскоре в ней должно появиться нечто значительное и что я должен к этому подготовиться. Кроме того, не забывай, я был ребенком и обладал детской тягой к мелодраматизму в сочетании с хитростью и находчивостью взрослого.

Я вряд ли сумею заставить тебя по-настоящему понять, какая ужасная путаница царила у меня в голове, потому что твой разум работает иначе, чем мой. Но вообрази: я обнаружил, что живу в совершенно сбивающем с толку мире. Населяющие его существа построили огромную систему мыслей и знаний, которая, как я прекрасно видел, была практически полностью ошибочна. Как бы сильно я не путался, мой здравый смысл все еще был при мне, и с моей точки зрения, самым точным описанием этой системы было «безумие». Я не мог отыскать точного определения – я был слишком молод, мне не хватало информации. Огромные области знаний все еще находились вне пределов моего понимания. Так что я тогда был как человек, запертый в полной темноте в незнакомой комнате, где он пытается вслепую нащупать путь среди каких-то странных предметов. И все это время я отчаянно жаждал приняться за работу, не представляя даже, в чем она заключалась.

Прибавь к этому, что чем старше я становился, тем более одиноким себя ощущал, так как все меньше и меньше людей способны были понять хотя бы половину того, что я говорил. Конечно, рядом со мной всегда была Пакс. Она действительно могла помочь, потому что порой видела вещи так же, как я. А если не видела, то ей, по крайней мере, хватало здравого смысла предположить, что видимое мной – реальность, а не просто игра воображения. Но, в конце концов, она все-таки была одной из вас. Был ты – еще более слепой, чем Пакс, но полный сочувствия и всегда готовый поддержать».

Здесь я прервал его и вполовину в шутку, вполовину всерьез заметил: «Верный пес, по меньшей мере. – Джон рассмеялся, и я добавил: – Порой на одной преданности подымавшийся до понимания, обычно недосягаемого для моего песьего сознания».

Он взглянул на меня и улыбнулся, но, вопреки моим надеждам, ничего не сказал.

«Так что, – продолжил он, – я чувствовал себя ужасно одиноким. Я как будто жил в мире призраков, оживших масок. Я не мог найти ни одного по-настоящему живого человека. Мне казалось, что, если одного из вас проколоть, вместо крови наружу вырвется только воздух. И я не мог понять, почему вы были именно такими. Как будто от меня что-то ускользало. Проблема была еще и в том, что я не мог достаточно ясно понять, что во мне делало меня иным.

Из всей этой путаницы проистекали два ясных вывода. Первый, и самый простой, – я должен стать независимым, заполучить власть. В безумном мире, где я жил, это означало заполучить много денег. Во-вторых, мне нужно было торопиться, чтобы получить как можно больше опыта в самых разных сферах и осознать свою реакцию на разного рода переживания.

Детское нетерпение говорило, что мне следует любой ценой начать выполнение этих планов, совершив несколько краж. Так я добуду деньги, получу опыт и смогу внимательно наблюдать за собственной реакцией на него. Совесть меня совершенно не беспокоила. Я чувствовал, что мистер Магнат и ему подобные получили бы по заслугам.