Отношения с Сириусом поначалу были очень натянутыми, и одно время я опасался, что мы с ним не уживемся под одной крышей. Он не пытался от меня избавиться, он держался со мной вежливо и дружелюбно. Но я видел, как тяжело ему оставлять со мной Плакси. Очевидно, пес боялся, что она в любой момент может исчезнуть из его жизни. Мешало и то, что я далеко не сразу научился понимать его речь. Со временем я стал разбирать его невнятный английский, но в тот первый визит совершенно терялся, даже когда он по многу раз повторял слово за словом. При таких условиях нам почти невозможно было понять друг друга. Однако ко времени моего отъезда я сумел рассеять первый холод, показав псу, что не намерен разыгрывать ревнивого соперника и не осуждаю Плакси за связь с ним. Я зашел еще дальше, и прямо сказал, что не хочу стоять между ними. Он ответил на это маленькой речью — насколько я разобрал, звучавшей так: «Нет, ты хочешь встать между нами. Я тебя не виню. Ты хочешь, чтобы она жила с тобой, всегда. И ясно, что она должна жить с тобой или с другим мужчиной.
Я не могу дать ей всего, в чем она нуждается. Эта жизнь для нее — временная. Как только она захочет, она уйдет».
В его словах было достоинство и здравый смысл, и я устыдился своего коварства.
Я искусными маневрами добился продления отпуска и смог провести с Плакси и Сириусом десять дней, на ночь возвращаясь в гостиницу. Сириус предлагал мне ночевать в хижине, но я напомнил, что это даст новый повод для скандальных сплетен. Как же мучительно было мне — как-никак, признанному любовнику Плакси — целовать ее на прощанье у садовой калитки. Сириус в таких случаях тактично оставался в доме. Отвращение, переходящее в ужас (я изо всех сил гнал его) охватывало меня при мысли оставить ее с этим нечеловеческим созданием, которое она почему-то любила. Кажется, один раз мое отчаяние передалось девушке, и Плакси вдруг судорожно вцепилась в меня. Порыв жадной радости заставил меня неосторожно сказать:
— Любимая, идем со мной. Такая жизнь не для тебя.
Но она уже отстранилась.
— Нет, милый Роберт, ты не понимаешь. Как человек, я очень тебя люблю, но на уровне выше человеческого, духом, да и плотью тоже, я люблю другого, моего милого и странного друга. А для него никогда не будет никого, кроме меня.
— Но ведь он не в силах дать тебе самого необходимого, — возразил я. — Он сам так говорит.
— Конечно, не в силах, — признала Плакси. — Он не может дать мне того, что девушке нужнее всего. Но я — не просто девушка. Я Плакси. А Плакси — половинка Сириуса-Плакси и не может без второй половины. И вторая половина не может без меня.
Она помолчала, но не успел я найти ответа, добавила.
— Мне надо идти. Как бы он не подумал, что я не вернусь.
Наспех поцеловав меня, она вернулась в дом.
Следующий день был воскресным, а в Уэльсе воскресный отдых священен. На фермах никто не работает, только кормят скотину. Поэтому Сириус был свободен. Я пришел в Тан-и-Войл после завтрака и застал Плакси одну в саду. Она была немного смущена. Сириус, по ее словам, ушел на весь день и не вернется до заката. На мой удивленный вопрос она пояснила:
— На него нашло волчье настроение. Такое бывает и проходит. Он ушел через Риног на ферму у Диффрина к своей Гвен, прекрасной до безумия суке суперовчарки. Она как раз созрела для него. — Заметив мое отвращение и жалость, она тут же сказала: — Я не против. Когда-то сердилась, пока не поняла. Теперь это представляется вполне естественным и правильным. К тому же… — я просил ее продолжать, но она молча стала копать землю. Я удержал ее насильно. Взглянув мне в глаза, Плакси рассмеялась. Я поцеловал ее согретую солнцем щеку.
В тот день в хижине была человеческая любовь и много разговоров. Но, как ни пылко отвечала любимая на мои ласки, я видел, что она не отдается мне целиком. Порой мне представлялась ужасная картина: как зверь неуклюже наваливается на ее милое человеческое тело, так хорошо ложившееся мне в объятия. А иногда мне казалось, что стройное существо, которое я обнимаю, под человеческим, божественным обличьем скрывает вовсе не человека, а то ли лань, то ли лису или кошечку, изредка перекидывающуюся в женщину. Да и человеческий ее облик был не вполне человеческим: эта легкая, гибкая, изящномускулистая фигурка больше напоминала лань, чем девушку. Раз она проговорила:
— О, милый, как прекрасно хоть ненадолго стать снова человеком! Как мы подходим друг другу, любимый.
Но на мое восклицание:
— Плакси, дорогая, ты ведь для этого создана! — она ответила:
— Для этого создано мое тело, но духом я не могу принадлежать только тебе.
Как я в ту минуту ненавидел этого скота — Сириуса! А она, уловив мою ненависть, ударилась в слезы и забилась в моих руках, как пойманный зверь, и высвободилась. Но ссора вскоре была забыта. Мы провели остаток дня как водится у влюбленных, гуляя по холмам, сидя в саду, за стряпней и совместным обедом.
Когда солнце стало склоняться к западу, я собрался уходить, но Плакси попросила:
— Дождись Сириуса. Я так хочу, чтоб вы стали друзьями.