Создатель балагана

Едва корабль вернулся на прежний курс – по крайней мере, так показалось Корпсу, – мошенник дернул рычаг, который регулировал скорость, и кое-как удержался на ногах. Судно буквально подпрыгнуло на волнах и понеслось прочь.

Сзади кто-то охнул. Юлиус развернулся и увидел, что Леонид тоже спустился к люку.

– Сбавьте скорость! – закричал ученый.

– Это сирены! Если не убраться подальше, то мы разобьемся, а они нас сожрут!

– Да я понял уже! Сбавьте скорость, двигатель по такой жаре и так перегрелся!

Ученый подобрался ближе и сам дернул рычаг, переводя его на «малый вперед». Корабль замедлился, и Юлиус напряженно вслушался в тишину. Только механические скрипы, мерное урчание двигателя и шум волн. Никаких прекрасных дев и чарующих песен.

– Теперь вы должны пойти и извиниться перед своим другом, – сказал Леонид. – Как бы то ни было, но он только что спас нам жизнь.

– Он этого не хотел, – скривился мошенник. – Он просто отвратительно поет.

– Мне кажется, что мотив сейчас не имеет значения. А вот результат, который выражается в том, что мы живы и в безопасности, – имеет.

Юлиус не мог не признать, что в здесь есть здравое зерно. Если бы не Гераклид, то сейчас мошенник стал бы ужином. Или что там следующее в графике принятия пищи? В любом случае, извиниться действительно стоило.

Вернувшись на палубу, Корпс застал Аквуса на корме. Тот напряженно вглядывался вдаль.

– Прости меня, дружок, – сказал Корпс. – Ты не бесполезен. И хотя, Орк тебя забери, я считаю, что в одиночку справился бы лучше, но именно сейчас и именно здесь, ты спас нас. Возможно, боги были в чем-то правы.

Юлиус замолчал, ожидая бурных вскриков радостей и объятий, сопровождаемых криком «я знал, что мы лучшие друзья!». Может быть, самовосхваления и попыток тут же сложить оду в собственную честь. Но Гераклид Аквус все так же безучастно всматривался вдаль.

– Эй, ты не слышишь? Я извиняюсь, а ты – герой!

В этот раз Гераклид соизволил обернуться. Выражение скорби на его лице смогли бы повторить только самые лучшие актеры современности.

– Я действительно так ужасно пел? – голос Аквуса дрогнул, на глазах выступили слезы.

«Ох, ну почему так всегда? – пробормотал про себя Юлиус. – Почему я всегда должен раскрывать этому человеку-бедствию глаза на его „таланты“? Почему этим не может заняться кто-нибудь другой?»

– Нет, дружок, – Корпс постарался, чтобы это прозвучало как можно честней. – Это была великолепная песня. Настолько великолепная, что мы сразу поняли – ну, зачем нам эти две бабы, которые всего лишь блеют, как овцы? Сирены, тоже мне!.. Да, ты прекрасно пел, можешь не сомневаться!

– Ты меня не обманываешь? – скорбь не уменьшилась, а в глазах появилась еще и подозрительность. – Мне показалось, что тебе понравилась их песня.

– Только до тех пор, пока я не услышал твою!

Юлиус любил ситуации, когда абсолютная правда может трактоваться так, как это желает слышать собеседник. Вроде и не врешь, и говоришь то, что думаешь.

– Я начинаю тебя понимать, – Аквус важно кивнул, до боли напомнив себя в минуты наивысшего самолюбования. Корпс вздохнул. Период вселенской скорби миновал. К счастью или к сожалению – будет видно дальше. – Вот у них не было такого хорошего певца, а потому они сейчас все мертвы.

Мошенник, несмотря на жару, похолодел и быстро взглянул в том направлении, куда указывал палец Гераклида.

В нескольких десятках метров, то появляясь, то исчезая за бурунчиками пены, дрейфовали останки корабля. Судя по ним, это был старомодный парусник – обломки досок и мачты, а также грязно-белое полотнище, цвет которого настолько походил на морскую пену, что если бы не меткий взор Гераклида – следы кораблекрушения остались бы незамеченными.

Казалось бы, ничего удивительного – в море плавают десятки и сотни досок, измочаленных о скалы жадной стихией. За ними никто не гоняется, за исключением жителей бедных каменистых островов, для которых любой обломок дерева на вес золота. Сокровища и ценные вещи, буде таковые имеются на борту, идут на дно первыми, так что никакой практической ценности найденные обломки обычно не представляют.

Если только сбоку, полуприкрытый парусом, не дрейфует плот, на котором виднеется человеческая фигура.

– Молодец, дружок! – воскликнул Юлиус – на этот раз с полной мерой искренности – и хлопнул Гераклида по плечу. – Глуши машину, Леонид! Там человек за бортом!

Через минуту маневренный кораблик уже развернулся и медленно, боком, стал подплывать к обломкам. Стадис, оставив мошенника у руля, склонился над бортом с длинным крюком-гарпуном в руке и примеривался, как бы поудобнее подцепить плот и притянуть его поближе. В рубке рядом с Юлиусом взволнованно пыхтел Александр. А Гераклид разразился очередными бесполезными советами и восклицаниями, параллельно хватаясь поочередно то за борт, то за сердце, чем утвердил в сознании Корпса одну простую истину, которую тот бережно поставил на одну из самых широких полок памяти и поклялся себе никогда не забывать. Истина звучала так: «Крупица полезности в некоторых личностях уравновешивается килограммами пустой болтовни и поводов для раздражения».