Созданные для любви

Я в отличие от Леночки совсем ничего не понимала: если бы я только знала, чем вызвано ее решение! Да я приложила бы все усилия, но не допустила, чтобы она пошла работать в эту школу и попала прямиком в объятия Евгения Леонидовича, который к тому времени уже три года как был женат и растил дочку.

Но правда, мне было и не до того, чтобы вникать в личную жизнь дочери: я обратилась к врачу, сделала все анализы… Результат бы неутешительный: снова опухоль и уже неоперабельная. Она располагалась как-то так, что удалить не представлялось возможным. «Химиотерапия замедлит развитие опухоли, и некоторое время вы еще проживете», – сказал врач. Он дал мне года три, от силы – четыре. При постоянно проводимых курсах химии. Ну да, если меня не убьет рак, то точно доконает химия. У меня никогда не было таких предвидений, как у Онечки или Лены, только два раза в жизни я совершенно определенно знала, что со мной будет: первый раз, что обойдется, а сейчас… Да тут, собственно, никакого ясновидения и не требовалось.

Я успела пройти всего один курс, когда умерла Маняша. Это не красит нас с Леной, как дочь и внучку, но горевали мы по Маняше совсем не так сильно, как по Онечке. Я только подумала: Онечка прожила почти девяносто четыре года, как и Елена Петровна Несвицкая. Маняша умерла в семьдесят восемь. Я вряд ли доживу до пятидесяти. Леночка… Что же будет с ней?! Я никогда не верила в бога, хотя Онечка, конечно же, окрестила нас с Леной втайне от Маняши, но с этого момента я каждый день молилась, сама не зная кому, за свою дочь, выпрашивая для нее долгую жизнь! Пусть я умру в мучениях, лишь бы Леночка была счастлива.

Я успела проститься с мамой. Проститься и попросить прощения, что так мало ее любила, хотя она вряд ли слышала мои слова. Но перед самым концом Маняша вдруг очнулась и четко произнесла: «Хочу пить». Я напоила ее из поилки, потом вытерла ей рот. Маняша посмотрела на нас с дочкой вполне осмысленным взглядом:

– Соня. Лена.

– Она нас узнала, – прошептала потрясенная Леночка, но тут Маняша перевела взгляд куда-то за наши спины и с радостным удивлением сказала:

– Мама пришла!

Мы с Леной обернулись, словно и вправду ожидали увидеть Онечку, а потом переглянулись, осознав, что это означает. И тут лицо Маняши вдруг расцвело, помолодело, глаза засияли, она приподнялась и вскрикнула, протянув руку вперед: «Сережа!» – таким звонким девичьим голосом, с такой любовью, что мы обомлели. А потом упала на подушку и замерла.

– Мама? – позвала я, но она не откликнулась. Все было кончено.

Мы с Леночкой смогли поговорить о последних минутах жизни нашей Маняши только после похорон и поминок, на которые пришло неожиданно много народу.

– Как ты думаешь, кто это – Сережа? – спросила Леночка.

– Не знаю! – Я сама была в недоумении: вряд ли Маняша могла в последнюю секунду жизни вспоминать моего Евдокимова, которого никогда и в глаза не видела! Но потом меня осенило:

– Так это же… Точно! Наверняка это Лагутин!

В детстве я никогда не понимала, почему я Бронштейн, если мама – Лагутина, а бабушка – Матвеева! Потом Онечка рассказала мне про мамин скоропалительный брак и раннюю гибель ее юного мужа. Раньше мне казалось, что мама не меняла фамилию, просто не желая возиться с обменом документов, но теперь я думала по-другому. Мы достали семейный альбом и долго перебирали немногочисленные фотографии – конечно, больше всего было моих и Леночкиных.

– Посмотри! Какая Маняша смешная!

– Да, забавная! Это они снялись, когда Онечка с Федотом Игнатьевичем поженились. 1930 год…

Федот Игнатьевич и Онечка сидят, а десятилетняя Маняша стоит рядом с матерью. Новоиспеченные супруги очень серьезны, особенно Онечка, голова которой кажется окруженной сиянием из-за совершенно седых волос, а Маняша вытянула шею вперед и вытаращилась на фотографа, наверно, в ожидании обещанной птички.

– Какой Федот Игнатьевич импозантный, правда?

– И не говори! А Онечка уже тогда была вся седая. Сколько ей тут лет?

– Лет тридцать, – ответила я. – А вот, смотри, твой дедушка Илья!

– Красивый какой! Мама, ты на него похожа, очень! А Маняша-то какая тут блондинка!

– Это она под Марину Ладынину подделывалась. Помнишь, была такая актриса? «Свинарка и пастух»?

– Смутно! Ой, как мне эта твоя карточка нравится! Такой ангелочек! Знаешь, Онечка с ней не расставалась, с этой фоткой – под подушкой держала, правда! Ну вот… Мамочка, не плачь! Пожалуйста!

– Не буду, не буду! Ах, вот она, эта карточка! Маняша с Сережей Лагутиным! В Ташкенте, незадолго до войны…

– Это – Маняша?! – изумилась Леночка.