Созданные для любви

А Онечка, наверно, считала, что я променяла ее на новую бабушку. И дедушку. И была права! Сначала мы виделись часто: Бронштейны отвозили меня в Козицк на каникулы, Онечка приезжала в Москву. Потом встречи стали реже, но мы разговаривали по телефону, обменивались письмами. А потом… Я подрастала и все больше отдалялась от Онечки – они с мамой стали казаться мне провинциальными, недалекими, несовременными. О чем с ними говорить, я не знала, а их заботы казались мне нелепыми. Онечка все это прекрасно понимала – я только сейчас осознала, как она страдала!

Ехать в Козицк мне, конечно, не очень хотелось, но выбора не было. С бытовыми трудностями я еще как-то справлялась, хотя было тяжело. Евдокимов, когда присутствовал в моей жизни, практически не помогал – ну, в магазин сходит, и все. Мусор вынесет. Сделает на копейку, а гонору потом на рубль. Как говорила бабушка Инна – визгу много, шерсти мало. Когда он ушел, мне даже стало легче: не надо столько готовить (поесть он любил!), не надо выслушивать бесконечные монологи непризнанного гения. Но то, как подло он ушел… Я словно провалилась в черную дыру! И чтобы не сдохнуть от тоски, собрала вещички, сдала квартиру знакомым аспирантам и отправилась к своим, заранее представляя, сколько упреков мне придется выслушать от матери.

Эта дорога снится мне до сих пор! Вещей было немного: рюкзак и большая сумка. И Леночка на руках. До вокзала меня проводили друзья, я взяла купейное место, но не спала всю ночь, потому что ходила по коридору, укачивая ребенка – стоило мне сесть, как Леночка начинала плакать. Дальние поезда в Козицке не останавливались, и мне надо было от ближайшей станции еще сорок минут ехать на автобусе, а потом перейти большой и высокий железнодорожный мост, так что я была в полуобмороке, когда Онечка открыла мне дверь. Она даже не удивилась, что я свалилась им на голову. Да что я – она наверняка все знала заранее!

Я уронила сумку, стряхнула с плеч рюкзак, прошла в комнату и плюхнулась на диван. Онечка взяла у меня из рук Леночку, а я легла и провалилась в сон, успев увидеть, как Онечка нежно улыбается малышке, а та радостно машет ручонками. Обе они просто сияли, и странная мысль промелькнула в моей бедной голове: «Это больше не мой ребенок…» – явно сказалась бессонная ночь. Спала я долго, но с перерывами – Онечка заставила меня принять душ и выпить бульон, потом уложила нас с Леночкой в постель, чтобы я ее покормила. Мы так и заснули, а Онечка сидела рядом и сторожила наш сон. Проснувшись, я сразу наткнулась на ее нежный взгляд и заплакала:

– Прости меня! Онечка, милая, прости! Я так виновата!

Схватила ее руки и принялась целовать, обливаясь слезами – сердце у меня просто разрывалось от любви и боли.

– Шшш! Ну, что ты, девочка! Не плачь, моя ласточка, не плачь! Молоко пропадет!

Мы обнялись, и я вздохнула с облегчением: никакой стены больше нет! Онечка меня простила! Она любит меня, как прежде! А мне так нужна была любовь и поддержка. Поддержка понадобилась в тот же вечер, когда пришла с работы мама. Не знаю, что Онечка ей сказала, но мама не произнесла ни словечка на тему блудной дочери и ребенка в подоле. Хмурилась, поджимала губы, но молчала. А увидев Леночку, она и вообще размякла! Леночка тоже ее нисколько не испугалась и смело пошла на руки. Может, все еще и наладится?

Все наладилось, да. Но как же я там задыхалась! Пока кормила, еще ничего, но потом! Сам образ жизни оказывал на меня угнетающее воздействие. Друзей у меня в Козицке не осталось, так что мой мирок состоял из двух бабушек и Леночки. Я маялась и томилась, не зная, что делать: вернуться в Москву, когда кончится декрет, или остаться тут? Остаться! При одной только мысли об этом меня начинало тошнить! А если вернуться – справлюсь ли я одна? Вот если бы забрать с собой Онечку! Но я понимала, что она не поедет. Ей было уже под восемьдесят, в привычных условиях она справлялась, да и вообще была очень бодра, лишь изредка жаловалась на ноги, но в Москве…

Оставить тут Леночку, а самой вернуться в Москву? Онечка, конечно, стара, но мама еще вполне способна заниматься ребенком! Другой вопрос, согласится ли она уйти на пенсию? Честно говоря, мама меня удивляла: она так хлопотала и квохтала над Леночкой! Со мной она никогда столько не возилась. Правда, ворчала она тоже предостаточно, но Леночка воспринимала это спокойней, чем я когда-то. Я никак не могла ни на что решиться, тогда Онечка, которая, конечно же, обо всем догадывалась, взяла дело в свои руки и убедила меня уехать, оставив им Лену:

– Не волнуйся, ласточка моя, мы с Маняшей справимся! А ты пока наладишь свою жизнь. Все будет хорошо, даже не сомневайся.