В 93 г. небольшое обстоятельство, процесс Публия Рутилия Руфа, заставило эту ненависть обнаружиться, вызвав ужасный кризис, которого так давно боялись. Знатный консерватор без страха и упрека, честный человек, враг демагогов и капиталистов, горячий поклонник прошлого, Руф во время своего управления Азией в качестве legatus pro pretore энергично подавлял злоупотребления италийских финансистов. Чтобы отомстить ему, последние, по возвращении Руфа в Рим, при помощи одного бездельника обвинили его во взяточничестве и благодаря своим друзьям, заседавшим в суде, вынесли обвинительный приговор. Руф отправился в изгнание; но в Риме лучшая часть знати, возмущенная этой чудовищной несправедливостью, ниспровергавшей последние остатки нравственного порядка, поняла, что надо действовать и бороться.
Честолюбивый, отважный и знатный Ливии Друз, избранный народным трибуном на 91 г., задумал повести против финансистов политику Гая Гракха против крупных земельных собственников. Он постарался установить союз между частью знати и народной партией, предложив несколько законов, которые должны были доставить ему расположение народа и наиболее важными между которыми были два: один отнимал у всадников судебную власть, а другой предоставлял, наконец, права гражданства италикам. Идея эмансипации Италии сделала громадные успехи, но все еще имела много врагов. Среди знати многие были за нее, потому что они считали реформу необходимой и справедливой, несмотря на ее опасности.[213] Но большинство по традиции противилось ей, боясь, как бы благодаря этому увеличению числа бедных и невежественных избирателей не возрос еще более демагогический беспорядок.[214] Напротив, финансисты и очень богатые италики были ее ожесточенными противниками; они, конечно, боялись, что за политической реформой последует социальная революция и что италики, масса которых была бедна и в долгах, завладеют властью и заставят утвердить аграрные законы и уничтожение долгов.[215]
Началась ожесточенная агитация, в которой знать разделилась. Ненависть, так долго накапливаемая, подкладывала огонь с разных сторон, и однажды утром Ливии в собственном доме был зарезан неизвестным. Среди замешательства, вызванного этим убийством в партии Ливия, всадники поспешно провели закон, учреждавший чрезвычайный трибунал для суда над лицами, подозреваемыми в расположении к италикам; с помощью этого закона они преследовали и изгнали всех своих противников в знати и в народной партии.[216]
Но тогда ненависть к Риму и его политической олигархии, так долго скрываемая, разразилась со всех сторон. Южная Италия, т. е. области, наиболее пострадавшие от экономического и морального кризиса, где основы старого порядка были наиболее потрясены, устала, наконец, так долго дожидаться; она подняла оружие за общее дело италиков против Рима, против союзных городов и латинских колоний северной и средней Италии, которые почти все остались верны Риму.[217] Рим был охвачен ужасом; на мгновение ссоры партий прекратились; в Италию стали созывать легионы, рассеянные по всей империи, и морские контингенты, бывшие в Гераклее, Клазомене и Милете;[218] вооружали свободных и рабов. Сам Марий, чтобы сохранить свой кредит, должен был просить командования. Началась ужасная война, во время которой римские генералы беспощадно опустошали Италию, сжигая фермы, грабя города, захватывая в плен мужчин, женщин и детей для продажи или отсылки в казармы своих собственных имений.[219]
В этой войне впервые вступил на военное поприще образованный молодой человек, родившийся в 106 г. и принадлежавший к зажиточной фамилии из Арпина, по имени Марк Туллий Цицерон.[220] Все же эта истребительная война в самом сердце Италии имела спасительное действие: она дала преобладание в знати партии, враждебной финансистам и расположенной к защите прав италиков.
Очень скоро заметили, что приходится усмирить восстание уступками, а не мечом. Консул Луций Юлий Цезарь мог провести в 90 г. закон, постанавливавший, что права гражданства распространяются на города, оставшиеся верными Риму; несколько времени спустя, в конце того же года или в начале следующего, два народных трибуна предложили lex Plautia Papiria, по которому всякий гражданин союзных городов, живший в Италии, мог приобрести права гражданства при условии сделать об этом заявление претору в Риме в течение шестидесяти дней. Реакция быстро усиливалась; в 89 г. lex Plautia отнял суды у всадников и постановил, чтобы судьи выбирались трибами.[221] Может быть, в этот же самый год консул Гней Помпей Страбон предложил предоставить городам цизальпинской Галлии те же права, что и латинским колониям, чтобы привлечь их к отбыванию воинской повинности и таким образом возместить потери в рекрутах, причиненные восстанием союзников.[222] Эти уступки гораздо более военных операций способствовали окончанию войны, и скоро только самниты и луканы остались под оружием.