В политическом мире по-разному относились к этим слухам. Консерваторы не только подтверждали их, но, отчасти из злобы и партийной ненависти, отчасти также потому, что действительно верили им, объявили соучастниками всех тех, кто высказывал сомнение. В народной партии, напротив, говорили, что все это пустые росказни и сплошная выдумка.[570] Выборы приближались, выборная агитация возрастала; золото раздавалось целыми горстями Цезарем, Метеллом, Каталиной и Муреной, привезшим его много с Востока. Отряды крестьян и собственников, призванные Каталиной, каждый день входили в Рим. Консерваторы и капиталисты из всех сил боролись против Катилины, и распространявшиеся слухи становились все ужаснее. Говорили, что Катилина на свой счет приказал набирать солдат в Этрурии. Это будет восстанием, подобным восстанию Лепида, и Катилина прикажет вырезать сенат.[571]
Догадки становились все более и более неопределенными и тревожными. Беспокойные слухи, упорная оппозиция консерваторов, очень острый финансовый кризис устрашили средний класс собственников; а Катилина с невероятной энергией возбуждал шумный и отчаянный мелкий люд Рима, куда он призвал также италийских пролетариев. Консерваторы со все большим беспокойством повторяли, что республике угрожает обширный заговор, составленный не только Каталиной, но Цезарем и всей демократической партией. Самые раздраженные начинали требовать энергичных мер. Цицерон делал все что мог, чтобы доказать консерваторам свою готовность к поддержанию порядка. Он приставил к Катилине в качестве шпиона некоего Квинта Курия, молодого болтуна, рассказывавшего все, что Катилина говорил или делал, своей возлюбленной Фульвии, женщине из довольно хорошей фамилии, но очень испорченной, а последняя передавала все Цицерону. Тот выслушивал советы, давал указания, принимал во всякое время и тех, для которых шпионство было ремеслом, и тех, которые шпионили из удовольствия. Он старался распространять слухи, неблагоприятные для Катилины; и не было ни одного сенатского заседания, в котором он, с помощью Катона, не нападал бы на Катилину, обвиняя его в подкупе и угрожая ему процессом.[572] Но он отказывался идти далее, потому что не был ослеплен до такой степени, чтобы не видеть, что дело идет только о подозрениях и предположениях, а не о фактах, которые одни позволяли бы принять строгие меры.[573]
Неожиданный инцидент скоро усложнил и без того запутанное положение. Сервий, юрисконсульт, вырабатывавший избирательный закон, был в числе искателей консульства, но, повинуясь закону, не тратил ни копейки. К несчастью, посреди стольких кандидатов, рассыпавших золото, никто не считал серьезным такого скупого кандидата, как будто бы закон был простой забавой. Раздраженный Сервий посреди самой горячей избирательной агитации объявил, что снимает свою кандидатуру и будет преследовать Мурену за подкуп. Он действительно принялся собирать улики с помощью Катона, негодовавшего, что покинули лучшего консервативного кандидата.[574]
Этот скандал накануне выборов увеличил дерзость Катилины, который, все более и более надеясь на победу, произнес тогда перед избирателями большую речь, указывая им, что несчастные не могут рассчитывать на богатых для улучшения своей участи.[575] Цицерон, всегда готовый действовать против кандидатуры Катилины, но без риска подвергнуться ненависти народа, а, напротив, казаться принимающим к сердцу его интересы, скоро был принужден выставить против Катилины обвинения, более тяжелые, чем в подкупе, над которыми все смеялись. Возможно, что крестьяне, которых призвал Катилина и многие из которых были руководимы прежними солдатами Суллы, вели безрассудные речи. Возможно, что Манлий, старый сулланец, смеялся над этим распущенным и робким поколением, надеявшимся кассировать долги при помощи закона. Он, представитель революционного поколения, хорошо знал, что должники могут быть освобождены только мечом. Эти разговоры обычно преувеличивались консерваторами, и Цицерон воспользовался ими, чтобы скрыть свою оппозицию Каталине под предлогом защиты порядка. Он хотел сражаться не с популярным кандидатом, а с человеком, от которого отступились даже Красс и Цезарь, врагом общественного спокойствия, готовившимся предать Рим огню и мечу. Но достаточно ли верило этим росказням общество и особенно достаточно ли было оно взволновано, чтобы позволить уничтожить Каталину? Консерваторы сомневались в этом. Выборы все приближались; надо было сделать что-нибудь, чтобы произвести впечатление на публику в последний момент.