Совсем того!

— Так он же меня и нанимал! Интересная история. Как-то прихожу в понедельник на завод — я работал токарем-фрезеровщиком, — и узнаю, что я уволен. Это было лет пятнадцать назад, если не больше. Вот так вот взяли и выгнали, как собаку, и весь наш металлургический цех заодно: дескать, нерентабельный он. Решили перенести производство в Польшу. Я остался ни с чем. Сбережений ноль. Платить за квартиру нечем. В округе никакой работы нет. Катастрофа, да и только. Это был такой удар, что я даже матери ничего не стал говорить, она в то время была еще жива. Мир ее праху. На следующий день, как всегда по вторникам, я сел на велосипед и поехал ее навестить. Качу себе, а тут навстречу здоровенная такая тачка, но не едет, а вихляет — то в одну сторону ее занесет, то в другую. И прямо у меня на глазах как врежется в каштан! Удар был страшный. Грохот дьявольский. Я уж думал, водителю конец. Бросил велосипед и побежал туда. Двигатель уже загорелся. Ветровое стекло разбилось, я заглянул в салон и вижу: водитель шевелит рукой. Ну, вытащил я бедолагу, отволок его подальше, к дереву прислонил. И тут машина взорвалась. Водителем оказался месье Бовилье, ему за рулем с сердцем стало плохо. Он два месяца пролежал в больнице, а когда вышел, стал меня искать и нашел. Я рассказал ему, что со мной случилось, и он предложил мне работать у него. Могу честно сказать, что следующие несколько лет останутся самыми прекрасными в моей жизни. Я как будто обрел вторую семью. Гуго, их сын, только что закончил учебу и собирался ехать в Южную Африку. Я недолго был с ним знаком, но убедился, что парень он хороший. Мы часто смеялись. Месье и мадам Бовилье прекрасно ладили друг с другом. Я все делал для них. Именно в тот период мы вместе занимались садом. Месье позволил мне подновить домик, в котором я живу до сих пор. Он оплатил все материалы. Он был добрый малый, месье Франсуа. К несчастью, болезнь не делает разницы между добрыми малыми и подлецами. Он рано умер. Подумать только, в то самое утро, когда его в последний раз положили в больницу, мы с ним еще обсуждали ремонт крыльца. Он говорил, какие работы надо будет сделать, а вечером уехал и не вернулся. Тогда мы разговаривали с ним в последний раз — и не подозревали об этом.

Дойдя до конца дорожки, Манье показал на скамейку. Она была поставлена на обложенном дерном холмике, чтобы с него можно было видеть все разноцветное море цветов.

— Присядем на минутку, вы не против? Эндрю сел.

— Мадам Бовилье знает, что вы продолжаете ухаживать за розарием?

— Она никогда об этом не говорит, но, думаю, догадывается. К ней ведь приходят счета за удобрения для роз, которые я покупаю мешками. Подумать только: на нужном экономит, а деньги доверяет форменным грабителям!

— Что вы хотите сказать?

Эндрю вскинул на Манье глаза. Точно сболтнувший лишнего мальчишка, тот принялся отнекиваться:

— Мне не следовало этого говорить. В конце концов, это не мое дело.

Эндрю не стал настаивать. Он кивнул в сторону цветов:

— В итоге вы один наслаждаетесь красотами парка.

— Ну да, с Юплой вместе, а теперь еще с вами!

— Одиль здесь никогда не гуляет?

— Держу пари, что ей хотелось бы, но тогда будет впечатление, что она у меня в гостях, а она не доставит мне такого удовольствия… Если пожелаете, я как-нибудь свожу вас вглубь поместья. Там есть великолепные грибные места. Далековато, конечно, но прогуляться стоит, вот увидите. А какой оттуда вид на долину — до самого города!

— Как вон с того холма?

— Именно так… Но откуда вы знаете, что с того холма виден город?

— Догадываюсь… Поместье действительно большое.

— При жизни месье Франсуа оно было еще больше. Мадам продала кое-что строительным компаниям, почти четвертую часть территории, чтобы выпутаться из денежных затруднений. Но им нужен еще кусок, чтобы проложить дорогу к будущим постройкам. Вот они и пристают к Мадам, требуют, чтобы продала еще один участок. Она пока сопротивляется.

— Она всегда была такой, мадам Бовилье?

— Какой?

— Затворницей, молчуньей и…

Эндрю, не договорив, сделал неопределенный жест рукой.

— Когда был жив месье Франсуа, она была веселой, любила посмеяться. Он то и дело ее звал, не мог без нее обходиться. «Нали! Нали!» — только и слышалось отовсюду. Это уменьшительное от Натали. Они прожили вместе сорок лет, а вели себя как молодожены. На Новый год и Пасху приглашали меня к столу. А в последний год даже позвали мою матушку. Я ей новое платье купил ради такого случая. Хорошо было. После смерти Месье ни разу не было ничего подобного. Мадам все больше замыкалась в себе. Я уже не слышал, чтобы кто-то звал ее по имени. Манье посмотрел на небо и добавил:

— Вам не кажется, что надо бы пойти к воротам посмотреть насчет домофона, пока дождь не полил?

— Совершенно верно. Но у меня ноги болят. Я не привык так много ходить.

— А разве там, где вы раньше работали, поместье было маленькое?

— Очень маленькое. Там все было маленькое. Мужчины вышли из розария.

— Знаете, месье Блейк, я очень рад, что вы приехали сюда.

— У меня всего лишь испытательный срок.

— Она совершит большую глупость, если не оставит вас.