Совсем как человек

— Глупости, — прервал он, как бы отталкивая меня. — Ты слишком многого хочешь. Я уже не говорю об общем положении дел, но вот так взять и сменить название — это же означает признать перед всем светом, что мы не уверены в себе. Неужели ты этого не понимаешь? Эфир, знаешь ли, является все-таки общественным достоянием. Подобная безответственность недопустима. И потом, послушай, неужели у тебя нет чувства собственного достоинства?

— Думаю, что-то в этом роде у меня есть. И все же изменение названия и стиля вовсе не обязательно означает изменение основного духа программы… С самого начала меня интересовали проблемы земного человека, а всякие там марсиане были не больше чем средством…

— Ну, не скажи. Даже безлюдный полюс таит в себе некие чары, которые действуют на воображение. А уж Марс, пусть он будет сколь угодно пустынным, надменным, негативным, он и подавно являет собой загадку и тайну, и отрицать это может только такой сноб, как ты.

— Поймите, проблема лежит совсем в ином измерении…

— Короче говоря, вот что. Как руководитель отдела я не могу позволить себе согласиться на изменение названия программы.

В стекло постучали. Молодая женщина, ожидавшая своей очереди, раздраженно барабанила по стеклу телефонной будки. Из-за ее плеча недовольно хмурился на меня длинноволосый мужчина.

— Прошу прощения, подождите секунду… Я говорю из автомата, здесь собралась очередь, так что я сейчас перезвоню из другого места…

— Да нет, зачем же, давайте на этом закончим, — безразличным тоном возразил он. — Между прочим, Марс — это не Луна, и вероятность неудачи по техническим причинам там гораздо больше, не так ли? Ну вот, будем уповать на то, что посадка марсианской ракеты окончится неудачей…

4

Я лишь растревожил спящего льва. Я был глубоко унижен, продолжать контратаку больше не имело смысла, и оставалось только покорно ожидать известия об успешной посадке злосчастной ракеты.

Но когда это известие, наконец, пришло, оно буквально потрясло меня. Чувство горькой обиды и унижения, владевшее мною, почти исчезло, уступив место ощущению полнейшего краха. «Вся аппаратура работает нормально!» — повторяли экстренные выпуски, и каждый раз перед моим мысленным взором вставала эта ракета — уже не просто механизм, а сама мысль человеческая. Несколько месяцев ракета со своей резкой черной тенью — сгусток человеческой мысли — будет жить на обширных равнинах загадочной пустынной планеты, будет жить и посылать на Землю информацию. Да, рядом с этим вещественным образом мой марсианин был пустым и фальшивым призраком. Замок моей фантазии подобно привидению исчез в лучах утреннего солнца, и главную роль в этом сыграла бедность не столько обывательского воображения, сколько моего собственного. До последнего момента я не мог набраться смелости признать себя побежденным и вот потерпел сокрушительное поражение. Убит был не марсианин. Убит был я сам.

А теперь, конечно, я сидел и ждал ультиматума, который рано или поздно должна была послать мне радиокомпания. И когда ко мне явился посетитель и сказал, что хочет поговорить о марсианах, я, естественно, решил, что это посыльный из студии. Все для меня было предопределено. Все заставляло ждать внезапного удара по самому незащищенному месту.

Жена настойчиво повторила:

— Проводить его к тебе?

— Может быть, это режиссер?..

— Да нет, не похоже.

— И не заведующий отделом?

— Никогда раньше его не видела…

Вот тут я должен был насторожиться. Вряд ли на студии могли дойти до такого бесстыдства, чтобы послать ко мне какого-то незаметного, неизвестного мне служащего без предварительного уведомления по телефону… Однако дух мой был уже сломлен, я ожидал дурных вестей, и мне было не до подозрений. Неодолимая робость все более овладевала мною.

— Хорошо, я сам к нему выйду.

Я поднялся, избегая взгляда жены. У меня было такое ощущение, будто меня сейчас поволокут на плаху. Я проклинал ракету, я ненавидел бесплодие Марса…

— Держись, — сказала жена.

Она сказала это совершенно спокойно, но мне почудилось, будто она упрекает меня за непрактичность, и я взъерошился.

— А что мне держаться? — сказал я. — Подменю марсианина жителем какой-нибудь планеты АВ-4-Н, вот и все…

— Я ведь просто так сказала: держись… Хорошо бы здесь окно открыть.

— Не нужно.

— Табачный дым глаза ест. Ты устроил поминки по марсианину?[1]

— Не по марсианину. По себе самому.

— Так тебе и надо. А производить дурное впечатление еще и на посетителей совершенно ни к чему.

— Мне уже ничто не поможет.

Притушив недокуренную сигарету о край пепельницы, полной окурков, я бросил: «Провались они пропадом, марсиане!» — и, щелкнув языком, вышел из комнаты. В то же мгновение зазвонил телефон. Из студии, подумал я. Значит, все правильно. Просто предварительный звонок запоздал или посыльный явился раньше времени.

— Сейчас выйду, — проговорил я, протягивая руку к трубке. — Скажи там ему, пожалуйста, пусть немного подождет.

Едва закрылась дверь за женой, как из трубки мне в ухо ударил торопливый голос молодой женщины: