Совсем другое небо

— Боже! — Она обхватила руками непокрытую голову, которая, казалось, сразу замерзла без платка. — Что он сказал? Что ему нужно? Где он? — Задавая вопросы, она шла к двери и нетерпеливо протягивала руку, чтобы открыть ее.

Но Михал задержал ее руку, и она остановилась.

— Вызовите Лакатоша. Вот что он сказал.

— Как? — чуть слышно произнесла она, во взгляде ее отразилось нечто большее, чем испуг. Она вопросительно посмотрела на сына. В голове у нее пронеслось множество мыслей. Голос стал глухим от смятения. На несколько секунд она закрыла глаза, и руки сами собой сложились как для молитвы. Все ее существо сжалось в один комок от охватившего ее страха, и страх этот был как бревно, которое нельзя ни убрать, ни отодвинуть без посторонней помощи.

Она вновь взглянула на Михала, пятнадцатилетнего мальчика, вечно голодного, который, кажется, ел бы и гвозди, если б они были съедобными:

— Что делать? Ну что нам делать, Мишко? — Обратившись к нему с таким вопросом, она тем самым без долгих размышлений признала его своим соратником и помощником, однако тут же спохватилась и постаралась смазать значение произнесенных ею слов: — Ну ладно, пойдем в дом. Погода ужасно промозглая. Туман густой, прямо как сыворотка.

Сын опять взял ее за руку:

— Мама, обождите! Я ведь все знаю. — Последнее слово вылетело у него как пробка, не позволявшая ему до сих пор дышать полной грудью.

— Мишко… — Голос ее дрогнул. — Что «все»? Скажи, что «все»?

Она повторяла слова без всякого смысла, только для того, чтобы выиграть хоть каплю времени и найти какое-то разумное решение.

— Ну, все о Файчиаке… И знаю, где наш батя.

— Нет… нет… нет… — Она прервала его на полуслове и потянула за рукав в дом.

Он яростно сопротивлялся, но, когда она не отпустила руку, сказал:

— Мама, я боюсь, что опоздаю, если вы и дальше будете меня задерживать.

Она отпустила его и, совершенно обессиленная, прислонилась к дверям. Михал ломающимся голосом, полумужским-полудетским, тихо сказал:

— Мама, дети ничего не должны знать. Она машинально повторила вслед за ним:

— Конечно не должны… Ни за что на свете не должны… Это точно. — Она говорила шепотом, и в этом шепоте звучало понимание, согласие и союзничество.

Он понизил голос:

— Я пойду туда один.

— Мишко!

— Так будет лучше всего. Дорогу знаю. Отрежьте мне только ломоть хлеба, если можете, и дайте ботинки из чулана. Мои совсем развалились.

— Те тоже худые. Промокают. — В первую минуту она и не заметила, что уступает авторитету сына, но это продолжалось лишь минуту. Она тут же энергично запротестовала: — Да ты и не донесешь столько! Ты ведь толком и не знаешь, куда идти. А это далеко, сынок. Ты как следует не подумал… Ах ты, Мишко, Мишко!..

Она отгораживалась словами, будто баррикадой. Охваченная сомнениями, она уже представляла все возможные опасные ситуации и тревожилась еще больше.

— Нет… только не это… не пущу я тебя. Не пойдешь! Никуда ты не пойдешь! Я сейчас пойду к Лайковым, посоветуемся, и все как-нибудь устроится. — Слова нервно срывались с ее губ.

— От этого им помощи не будет. Ни им, ни, главное, бате. Идти к Лацковым — все равно что по селу с барабаном все объявлять.

— Это же твой крестный отец! — ухватилась она за испытанное средство защиты.

— Скорее черный жук мне крестный, чем он.

— Мишо! Что такое ты говоришь? Ведь это же богохульство. Ты хулишь бога, а собираешься в путь, на котором тебя может защитить только небо, если будет милосердно.

— Лучше пусть оно защитит наших в лесах, а я как-нибудь обойдусь без высокого покровительства.

— Господи Иисусе! Что с тобой? Что ты говоришь? И хочешь, чтобы я тебя отпустила? Так вот, никуда я тебя не пущу — и не заикайся об этом больше! — Она втолкнула его в дом.

Дети отошли от окна и, стараясь опередить друг друга, выкрикивали:

— А у нас был дяденька Файчиак! А у нас был дяденька из лесной сторожки!

Уршуля обвела взглядом детей, комнату и посмотрела на Михала. Сын мгновенно оценил значение этого взгляда и с присущим им всем чамайовским темпераментом яростно закричал на брата:

— Пале! Цыц, шалопай! Что ты тут болтаешь?

— Я не болтаю.

— Оставьте это, — решительно вмешалась Уршуля. — Дядюшка Файчиак всегда может приходить к нам. Не будь его, сидели бы мы без дров. Замерзали бы от холода и ничего бы не смогли сварить. Да, кстати, насчет дров: подите-ка, Пале и Петр, за сарай, принесите пару поленьев и немножко хвороста, чтобы разжечь печь. Надо что-то поскорей сготовить и поросенку подогреть пойло.

— А я? — раздался обиженный голосок Марчи. В старушечьем платке она совсем не походила на маленькую.

— А ты пойдешь вместе с ними. Будешь смотреть, чтобы они ничего не натворили.