Совсем другие истории

Человек колеблется. Долгие годы он не решался странствовать в открытую, всегда прячась под покровом ночи. Но сейчас он взволнован не меньше коня. Он идет по опушке, где воздух напоен ароматом диких цветов. Равнина заканчивается, и земля вздымается грядой возвышенностей, ограничивающих горизонт — или раскрывающих его еще больше, ибо эти выпуклости уже считают себя холмами, а сверху нависает тень гор. Кругом появляются кусты, и кентавра покидает чувство, что он совершенно беззащитен на открытом месте. Ему хочется пить, жажда все сильнее, но поблизости ни единого признака воды. Человек глядит назад и видит, что полнеба уже затянуто плотным покрывалом облаков. Солнечные лучи окаймляют ослепительным блеском острый край огромной темносерой тучи, стремительно летящей прямо к нему.

В этот миг он слышит собачий лай. Конь нервно дрожит. Кентавр срывается в галоп меж двух холмов, но человек не настолько испуган, чтобы потерять чувство направления, — они должны держать курс на юг. Лай приближается, уже слышен перезвон колокольцев и голос человека, который что-то кричит стаду. Кентавр останавливается, чтобы сориентироваться, но эхо обманывает его, и вот перед ним неожиданно сырая низина, и в дальнем ее конце стадо коз, а перед ним — большая собака. Кентавр стоит как вкопанный. Несколько шрамов на его боках оставлены зубами собак. Пастух испускает вопль ужаса и, словно потеряв голову, кидается прочь. Он громко зовет на помощь — значит, неподалеку и вправду деревня. Человек приказывает коню идти вперед. Он ломает толстую ветку, чтобы отогнать собаку, которая отчаянно лает вне себя от страха и ярости. Однако ярость берет верх: одним прыжком собака перемахивает через камень и пытается впиться зубами кентавру в брюхо. Человек хочет оглянуться, чтобы понять, откуда приближается опасность, но конь действует первым и, стремительно повернувшись на передних ногах, мощным ударом задних подбрасывает несчастную псину в воздух. Рухнув на скалы, та умирает на месте. Кентавру нередко приходилось защищаться подобным образом, но на этот раз человек чувствует себя униженным. Он ощутил напряжение мускулов своего собственного тела, прокатившуюся по нему волну силы, слышал глухой удар копыт, но даже не успел принять участие в битве, так и оставшись зрителем.

Солнце скрылось. Жара спала, стало сыро и холодно. Кентавр шел легким галопом, все еще держа направление на юг. Перейдя небольшой ручей, он увидел вспаханные поля; только он собрался перевести дух, как едва не врезался в стену. По одну сторону виднелось несколько домов. Вдруг раздался выстрел. Конь под ним содрогнулся, словно в него впились жала целого роя пчел. Закричали люди, потом последовал еще один выстрел. Слева с громким треском сломалась ветка, но на этот раз ни одна дробинка не задела его. Он отступил назад, чтобы восстановить равновесие, а потом одним прыжком перемахнул через стену. Оба, человек и конь, летели над землей, сильные ноги то вытягивались, то подбирались, руки были простерты к небу, все еще голубевшему на горизонте. Затрещали еще выстрелы, и целая толпа народу бросилась вслед за ним через поля под аккомпанемент лая и криков.

Пена и пот покрывали его тело. Остановившись на мгновение, он попытался сориентироваться. Мир вокруг тоже притаился, словно прислушиваясь. И тут о землю ударили первые тяжелые капли дождя. Однако погоня и не думала отставать. Собаки мчались вперед, ведомые незнакомым запахом, который мог принадлежать только смертельному врагу: помеси человека и лошади, вооруженной убийственными копытами. Кентавр прибавил ходу и продолжал нестись стремглав, пока крики не начали стихать в отдалении и не послышался разочарованный вой своры. Он оглянулся. Вдалеке на гребне холма он увидел фигуры людей. Ветер донес их брань. Вырвавшиеся далеко вперед собаки нехотя возвращались к хозяевам. Никто не продолжал погоню. Кентавр уже достаточно прожил на свете, чтобы понять, что перед ним граница. Люди не решались стрелять в него, чтобы не попасть в собак; где-то мелькнула вспышка, но так далеко, что даже не было слышно треска выстрела. Он был в безопасности здесь, под рушащимися с небес потоками воды, где в пыли между камнями уже извивались быстрые потоки, — здесь, на этой земле, где он был рожден. Он снова отправился на юг. Его белая шкура промокла под дождем; вода смыла пену, кровь и пот и всю давно въевшуюся грязь. Он возвращался домой — постаревший, покрытый шрамами, но все такой же совершенный.