Современники

Однажды ударник-закройщик на швейной фабрике показывал ей, сколько он экономит материала благодаря тому, что придумал новую систему раскройки. Рассказывая, сколько из этого материала фабрика выпускает теперь дополнительно одежды, китайский раскройщик, старый уже человек, вдруг широко улыбнулся и с ласковым лукавством посмотрел на собеседницу:

— Вы знаете, кто мне посоветовал так кроить?

— Кто?

— Два моих юных советских друга, которые никогда обо мне даже и не слышали, — Мария Рожнева и Лидия Кононенко… Я читал о вашем опыте статью в своей газете. Вы моя учительница, а я ваш ученик.

Теперь почетное это наименование не удивило Марию. Она знала, что, несмотря на юность, за границей она носитель великою опыта и мудрости своего народа.

А на другой китайской фабрике Марии рассказали, что тут есть работница, которая дело свое делает лучше всех, но отказывается учить подруг своему мастерству. Это показалось Марии таким нелепым, что она подумала, что ослышалась, и попросила повторить перевод. Нет, перевели точно.

Тогда Мария пошла в цех, и ее познакомили с маленькой, изящной китаянкой в синей широкой блузке, которая действительно работала так легко и ловко, что Мария, знающая толк в мастерстве, невольно залюбовалась ею.

— Правду говорят, что ты отказываешься учить подруг? — спросила она китаянку.

— Конечно… Если я все покажу и расскажу другим, они все меня догонят, и я не буду передовой, — простодушно ответила та советской гостье.

Мария все поняла. Она обняла китаянку и стала рассказывать ей, как она и ее подруга Лида старательно помогали рабочим своих цехов овладеть их методом, как они радовались, когда их почин перекинулся на другие фабрики, о том, как успех всей Купавнинской фабрики помог тысячам людей, как этот успех окрылял и ее самоё и ее подругу, будил в них инициативу, поощрял к новым достижениям. И еще рассказала она китайской девушке, какое это великое счастье — вести за собой товарищей по труду, чувствуя, как растет твой собственный вклад в коммунистическое строительство.

Увлекаясь, Мария говорила сбивчиво. Переводчица едва успевала передавать собеседнице ее взволнованные слова. Заметив это, Мария виновато глянула на китаянку: понимает ли она ее путаную речь?

— Спасибо тебе, подруга! Я теперь, как ты, буду учить других, — ответила та.

Она хорошо поняла Марию.

Но если в дни путешествий в Венгрию и в Китай Мария Рожнева не очень замечала, как пересекала предел родной страны, то во время своей поездки в Австрию она всем своим существом почувствовала границу не как географический рубеж или таможенный кордон, а как ту незримую глубокую грань, которая разделяет социалистический и капиталистический миры…

Ей, рожденной в годы, когда в нашем государстве социалистическое соревнование уже стало методом работы всех советских тружеников, было до жути странно очутиться в стране, где такие слова, как «фабрикант», «помещик», «эксплуатация», «неравная оплата за равный труд», которые до сих пор были для нее словами отвлеченными, книжными, вдруг приобрели всю свою ужасающую для свободного человека реальность.

Для нее эта поездка стала своего рода экскурсией в исторический музей, где зловещие персонажи далекого прошлого вдруг ожили и она увидела и живого фабриканта, и хозяйского наушника-мастера, и всамделишного шпика, и раболепствующего перед капиталистом австрийского меньшевика, злобное, хитрое и завистливое существо, — словом, все то, о чем Мария узнавала дома на уроках истории, из книг и историко-революционных фильмов.

Но недаром так старательно изучала она историю большевистской партии. В новых, необычайных условиях она не растерялась. Она твердо верила, что на фабриках и заводах западных оккупационных зон много друзей Советского Союза, друзей мира. Она верила в силу правды советского народа.

Однажды перед митингом, проходившим на большой фабрике в английской зоне оккупации, ее предупредили, что в зале немало правых социал-демократов и возможна провокация.

Мария поднялась на трибуну внешне спокойная, как всегда. Даже товарищи по делегации не заметили ее волнения. Но именно в этот раз ее взволнованное слово о великой социалистической Родине, о коммунистическом строительстве, о мирном труде советских людей звучало с особенной лирической силой.

Говоря, она своими большими, лучащимися глазами смотрела в зал. Много лиц улыбалось ей. «Есть друзья!» — поняла она и, успокоившись, внутренне приготовилась к бою.

И вот среди вопросов, в которых поначалу слышался лишь искренний интерес к жизни Советской страны, прозвучал один, настороживший ее.

— Мы верим, что стахановцы вырабатывают много, но какой ценой? Мы слышали, что стахановец — изнуренный, издерганный человек. Он еле ноги носит, — спрашивал толстяк в очках, с детским румянцем на щеках, сидевший где-то в последних рядах.

Собрание сердито зашумело. Председатель взялся за колокольчик. Он хотел отвести вопрос, но Мария остановила его.

— Нет, позвольте, почему же? Надо ответить, — сказала она, подходя к самому краю сцены. — Вот перед вами, господа, стахановка. Можете сами судить, как я выгляжу.