Современники - друзья и враги (статьи, заметки, стихи)

Мне представляется, что для Шоу очень многое связано с определенной теорией эволюции, которая, на мой взгляд, чрезвычайно и решительно отличается от другой теории эволюции, гораздо более низкого пошиба. Как бы то ни было, его вера в бесконечные возможности человечества на пути к совершенствованию играет решающую роль в его работах. Пусть это правильно расценят как овацию в честь Бернарда Шоу, если я скажу без околичностей, что, хотя ни одна из обеих теорий мне в достаточной мере не знакома, я без раздумий присоединяюсь к теории Шоу. Потому что человек такой остроты ума и такого неустрашимого красноречия в моих глазах достоин абсолютного доверия. Ибо и вообще для меня в любое время и в любой ситуации глубина мысли гораздо важнее ее конкретного применения, и личность большого масштаба сама по себе существеннее, нежели направление ее деятельности.

25 июля 1926 г.

О СТЕФАНЕ ГЕОРГЕ

Этот писатель принадлежит к тем фигурам, которые, держась особняком в эпоху, признанную бесславной, кажутся противостоящими ей. Поэтому они вызывают к себе симпатию, что, собственно, объясняется лишь антипатией к самой эпохе, и пользуются ею до тех пор, пока не выясняется, что по сути они неразрывно с эпохой связаны. Поскольку их разногласия с эпохой, которые еще удается проследить, выглядят в высшей, степени несущественными или относятся к области абсолютно второстепенной, у вас закрадывается подозрение, не лежит ли в основе их самоизоляции лишь тщеславие и властолюбие? Своим опросом вы, как я надеюсь, установите, что влияние этого писателя на молодое поколение совсем незначительно, правда, выяснить это вам удастся лишь в том случае, если вы обратитесь к людям, которых следует спрашивать. Я лично не обвиняю Георге в том, что его стихи пусты: пустоту я не считаю грехом. Но уж слишком они самодовольны по самой своей форме. Его взгляды кажутся мне незначительными и случайными, в них разве что есть оригинальность. Георге, вероятно, проглотил целую кучу книг, выделявшихся лишь изяществом переплета, и общался с людьми богатыми, жившими с ренты. Поэтому в своих стихах он оставляет впечатление бездельника, а не глубокого созерцателя, каким, вероятно, хотел бы казаться. Столп, который выискал себе сей новый столпник, выбран слишком хитро, он стоит на слишком многолюдном перекрестке и являет собой слишком красочное зрелище.

13 июля 1928 г.

ПИСЬМО РЕДАКТОРУ

С некоторых пор меня спрашивают в обществе, не нанес ли я какой-либо личной обиды критику "Берлинер тагеблатт". Этого не было, хотя иначе трудно объяснить целую серию статей в "Тагеблатт", направленную против меня. Связь между господином Керром и мной чрезвычайно слабая, она заключается главным образом в том, что в отношении моих и других произведений ему разрешают высказывать свои взгляды на целый ряд предметов, которые не находятся в какой-либо заметной связи с самими произведениями. Господин Керр, насколько я могу судить, человек настроения и свою критическую деятельность рассматривает как некую разновидность художественного творчества. Но, насколько я знаю, очень трудно одновременно принимать всерьез свою собственную художественную деятельность и деятельность кого-то другого, а господин Керр принимает свое искусство чертовски всерьез, - может быть, серьезнее, чем кто-либо другой, Он признает, что искусство других людей для него только повод для создания собственных художественных произведений, то есть находится с ними в не очень тесной связи, точно так же как, например, с точки зрения Момзена, известные нам дела римского народа являются лишь поводом для его, господина Момзена, трудов по истории или как все прочие вещи на земле, если их рассматривать с определенной точки зрения, являются лишь поводом для энциклопедического словаря Мейера. Разумеется, прелестный талант господина Керра красочно передавать свои впечатления заслуживает поощрения. Откровенно это признать мне не помешает никакое дурное настроение, которое могло бы мной овладеть из-за того, что в действительно занимательных описаниях господина Керра, на мой взгляд, слишком часто встречаются заголовки моих произведений или мое имя. Конечно, маленькое литературное тщеславие господина Керра, заставляющее его по возможности чаще упоминать в своих этюдах некоторые имена и названия пьес, известные сведущей в литературе публике, само по себе безобидно, ведь чары закулисных сплетен и вообще всего, что хоть сколько-нибудь связано с театром, слишком притягательны для всегда несколько любопытной публики, чтобы можно было обидеться на высокоталантливого фельетониста, если он немного спекулирует на этом.

ПЯТИДЕСЯТИЛЕТНЕМУ ГЕОРГУ КАЙЗЕРУ