Современники

Небольшой худощавый человек в черной шляпе, застенчиво улыбаясь, приветливо помахивал в ответ рукой. Он был явно сконфужен таким приемом, поэтому торопился, и сопровождавшие его люди едва поспевали за ним.

Но весть о госте из далекой Москвы, облетая цехи комбината, опережала его. Во дворе становилось все люднее, все больше рабочих высыпало навстречу, приветствия звучали все громче. Так, под шумные рукоплескания, сопровождаемый уже целой толпой, московский токарь Павел Борисович Быков и вошел в цех, где, как ему сказали, ждал его один из видных тружеников народной Венгрии — Муска Имре.

Это был небольшой человек в стареньком, но чистом комбинезоне, с живым лицом и маленькими прищуренными глазками. Быкову он сразу понравился. Он любил таких вот, как он выражался, «моторных» людей, не теряющихся ни при каких обстоятельствах.

Знаменитые токари познакомились, тряхнули друг другу руку; потом Муска заявил, что приветствует московского собрала по профессии, как ученик учителя. Он сказал, что, используя опыт Быкова, о котором узнал из газет, он выполняет теперь в день по три-четыре нормы. Он просил москвича передать благодарность стахановцам советской земли, подвиги которых вдохновляют венгерских тружеников.

Пока всё это переводили, Павел Борисович, продолжая улыбаться, цепким глазом осмотрел станок, на котором работал Муска, оценил приспособления, которыми тот пользовался, будто бы невзначай пощупал рукой резец и установил для себя, что передовой человек этого первоклассного в Европе завода имеет хороший станок, а резцы и приспособления у него такие, какие в Москве употреблялись еще на заре стахановского движения.

Тем временем их окружила большая толпа. Все ближнее крыло цеха прекратило работу. Станки утонули в шевелящейся массе блуз, кепок, каскеток, беретов и шляп. Кое-кто уже забрался и на станины. Таким образом, вокруг рабочего места Муски как бы образовался амфитеатр.

Тут были рабочие в заскорузлых, просмоленных комбинезонах, техники и инженеры. Все с нетерпением смотрели на Павла Борисовича. Толпа тихо, но возбужденно шумела, ожидая, когда гость заговорит. А москвич стоял среди них спокойный и сосредоточенный, с улыбкой в уголках губ. Пока что он сам смотрел и слушал.

— Какая у здешних токарей скорость резания? — неожиданно спросил он.

— У лучших? Она достигает шестидесяти метров в минуту. Товарищ Муска у нас рекордсмен, он довел до ста метров, — ответил инженер, директор токарного цеха, и, в свою очередь, поинтересовался: — А у вас?

Теперь можно было начинать разговор.

— Скоростники на нашем заводе дают обычно шестьсот-семьсот метров. Моя рабочая скорость — тысяча, — ответил Павел Борисович.

Переводчик передал его слова в толпу, и в ответ послышался такой шумок, что директор цеха, стоявший возле гостя, тревожно покосился на окружающих. Павел Борисович не понял, конечно, восклицаний, раздававшихся на незнакомом языке, но в самом тоне их он уловил и восхищение, и удивление, и недоверие. Приметил он также, что в узких глазах Муски Имре вспыхнули восторженные огоньки. Это обрадовало токаря. Он улыбнулся, как может только улыбаться человек широкой, открытой души.

— Это еще что! — сказал он, переходя с официального тона на обычный, каким он говорил дома, в родном цехе, в кругу товарищей, пришедших посмотреть на его работу. — Это еще цветочки, а вот недели три назад… да как раз перед отъездом сюда, в Венгрию… довелось мне, товарищи, испытывать новый станок. Пробу я ему делал. Вот это я вам скажу — станочек! Я на нем довел скорость до тысячи ста, а потом до тысячи трехсот пятидесяти метров в минуту. И без всякого напряжения.

Переводчик, заводской человек, научившийся языку у нас в лагере военнопленных, вопросительно посмотрел на токаря. Он знал технику скоростного резания металла, и ему подумалось, что московский гость обмолвился или что он, переводчик, не так понял его.

— Сколь скоро? Пожалуйста, прошу назвать последний цифр…

— Тысяча триста пятьдесят, — раздельно сказал Павел Борисович тем тоном, каким учитель произносит слова диктанта.

Переводчик покорно сообщил эту цифру. Узкие глаза Муски Имре вспыхнули еще восторженнее. Но шум, который снова прошел по толпе, на этот раз был уже другой. Одобрительных нот в нем почти уже не звучало. Быков уловил удивление, недоверие.

Его не понимают. Что ж, он не первый раз за границей, он уже знает, что как бы хорошо люди ни относились к его стране, как бы радостно ни воспринимали рассказы о ее достижениях, им все-таки трудно понять все то необычное, великое, что рождает в себе мир строящегося коммунизма. И, не обращая внимания на явную настороженность аудитории, он принялся неторопливо разъяснять методы своей работы, рассказывать обо всем, что позволило ему достичь столь поразивших всех результатов в скоростном резании.

Павлу Борисовичу не раз доводилось читать лекции в высших учебных заведениях и однажды даже делать доклад в научно-исследовательском институте. Он уверенно излагал тему. Говоря о любимых вещах, он увлекался и едва сдерживал себя, чтобы давать время на перевод.