Современники

Вот почему в решающие моменты сражений, когда комбинированным ударом артиллерии, авиации и пехоты удавалось пробить во вражеской обороне брешь, командование часто вводило в прорыв именно этот корпус, который шел в головном эшелоне войск, развивавших успех.

В этом славном уральском корпусе взводом танковой разведки командовал лейтенант Дмитрий Слепуха. Это был молодой, но опытный офицер, как говорили про него — «танкист до мозга костей». Храбрость сочеталась в нем с хладнокровным расчетом. Хотя по роду обязанностей разведчика он всегда вел свои машины впереди наступающей части, по территории, еще занятой врагом, где каждый поворот дороги таил неожиданности, а каждый овраг мог оказаться минированным, — он всегда приводил взвод целым и невредимым, доставлял оперативные сведения, точные, лаконичные, какие особенно ценятся в наступлении.

От природы Слепуха был немногословен, хвастаться боевыми делами не любил, но офицеры, знакомившие свежее пополнение с традициями части, всегда рассказывали, как Слепуха на одной-единственной своей машине разгромил вражеский артиллерийский полк. Случай этот был действительно выдающимся даже в богатой славными делами истории уральского корпуса, и поскольку я хочу познакомить читателя с жизнью Дмитрия Слепухи, об этом следует рассказать.

…Однажды, в дни нашего бурного наступления, на территории, густо насыщенной вражеской артиллерией, Слепуха, укрыв свою машину в засаде, разведывал окружающую местность. Был туман. Вражеские огневые точки приходилось засекать главным образом по звуку то далеких, то близких выстрелов. И вдруг разведчик заметил, что дорога, по которой он привел машину в засаду, занята: по ней движется большая вражеская часть. Отходить поздно. Противник рядом, и уже можно, не напрягаясь, различить шум приближающейся колонны. Установить силы врага из-за тумана было нельзя, но опытный разведчик по шумам передвижения понял — крупная артиллерийская часть меняет позиции. Веря в мощь своей боевой машины, веря в стойкость и мастерство экипажа, он принял решение, которое может показаться невероятным.

Вскочив в машину и задраив люк, он скомандовал механику-водителю:

— Выводи на дорогу! Полный вперед!

— Навстречу колонне? У них же вон пушки, — с сомнением отозвался водитель, не отрывавший взгляда от смотровой щели.

— Вперед! Самый полный! — повторил Слепуха и приказал обрушить на колонну огонь пушки и пулеметов.

Мотор взревел, машина вырвалась из засады на узкое шоссе и, внезапно возникнув из тумана перед вражеской колонной, двинулась прямо на нее, сея огонь, давя гусеницами артиллерийские упряжки, ломая орудия, сшибая в кювет автомобили. Так и проутюжила она всю колонну, отметив свой путь длинным следом, пролегшим по разбитому, исковерканному железу, и прорвалась к своим, не принеся на броне ни одной вмятины. А на следующий день, когда район был очищен и допрошены пленные, было установлено, что машина Слепухи разметала и передавила вражеский артиллерийский полк, менявший позиции под покровом тумана.

Новички-танкисты, которым ветераны корпуса потом рассказывали эту историю, с почтением смотрели на молодого, сухощавого, всегда очень собранного офицера с орлиным профилем и детскими светлоголубыми глазами.

Друзья и командиры считали Слепуху одним из тех, кто прочно врос в походную жизнь, для кого война стала бытом. И только сам Дмитрий Алексеевич знал, что это представление неправильное. Пройдя на танке тысячи километров фронтовых дорог, заслужив среди однополчан славу отличного, храброго, находчивого воина, не знающего в бою безвыходных положений, он все время тосковал по Уралу, по родному руднику, по своему экскаватору, с помощью которого он в мирное время в буквальном смысле этого слова черпал неиссякаемые богатства горы Магнитной. Он скучал по своей работе.

Да, именно об этой своей работе, которая прежде казалась ему обычным, будничным занятием, он мечтал теперь, двигаясь по пятам отступающего врага, по истерзанной, израненной войной земле. До войны, хотя он и был на Урале одним из зачинателей стахановского движения среди экскаваторщиков, Дмитрий Алексеевич как-то не задумывался о сущности своего труда, о значении своих новаторских починов, о радостях трудового первооткрывательства.

С юных лет, с той самой поры, когда он, сын кубанского казака из станицы Пашковской, окончив горнопромышленное училище, сел в кабину экскаватора, труд стал для него чем-то неотъемлемым от его существа. Он весь отдавался труду, даже порой забывал, что работает, как здоровый человек не замечает, скажем, как он дышит. Он даже всегда немножко удивлялся, увидев в заводской газете свой портрет, читая или слыша по радио о своих рекордах: ему казалось, что ничего особенного он, в сущности, не делал. Просто работал в полную меру сил.

Но когда война оторвала его от Урала и ему пришлось пересесть из экскаватора в танк, он понял, как много в его жизни значил труд, приносивший ему столько радости.