Сама она чувствуетъ, что ей необходимо отвѣтить, что почва черезчуръ колеблется у нея подъ ногами, — и она, собравшись съ силами, печатаетъ свой „протестъ“. Вотъ онъ:
Протестъ г-жи Блаватской.
„Общество психическихъ изслѣдованій“ опубликовало отчетъ, представленный одному изъ его комитетовъ г-мъ Годжсономъ, агентомъ, посланнымъ въ Индію для разслѣдованія нѣкоторыхъ феноменовъ, случившихся въ главной квартирѣ Теософическаго Общества, какъ въ Индіи, такъ и въ другихъ мѣстахъ, и въ производствѣ которыхъ, прямо или косвенно, я принимала участіе. Этотъ отчетъ обвиняетъ меня въ заговорѣ, вмѣстѣ съ Куломбами и многими индусами, съ цѣлью воздѣйствія, посредствомъ мошенническихъ комбинацій, на легковѣріе окружающихъ меня лицъ и объявляетъ подлинными цѣлую серію писемъ, будто бы написанныхъ мною, въ этомъ предполагаемомъ заговорѣ, г-жѣ Куломбъ, писемъ, большую часть которыхъ я объявила поддѣльными[51]. Замѣчательно, что съ самаго начала слѣдствія, четырнадцать мѣсяцевъ тому назадъ, и до сего дня, когда мои обвинители, сдѣлавъ себя и одною изъ сторонъ и въ то же время судьями, признали меня виновной, мнѣ никогда не дали разсмотрѣть этихъ обвиняющихъ меня писемъ[52].
Обращаю на этотъ фактъ вниманіе каждаго честнаго и порядочнаго англичанина.
Не входя, въ настоящую минуту, въ подробное разсмотрѣніе ошибокъ, противурѣчій и недостатка разсудительности этого отчета, я желаю сдѣлать насколько возможно общеизвѣстнымъ, что я съ негодованіемъ и всѣми моими силами протестую противъ грубыхъ клеветъ, распространенныхъ относительно меня такимъ способомъ комитетомъ общества психическихъ изслѣдованій, на основаніи принятыхъ имъ заключеній единственнаго, некомпетентнаго и недобросовѣстнаго слѣдователя. Въ этомъ отчетѣ нѣтъ ни одного противъ меня обвиненія, которое выдержало бы безпристрастное слѣдствіе на мѣстѣ, гдѣ мнѣ дали бы возможность отвѣчать на объясненія свидѣтелей. Когда обвиненія созрѣли въ головѣ г. Годжсона, онъ, оставаясь въ Мадрасѣ, скрылъ ихъ отъ моихъ друзей и товарищей, злоупотребивъ гостепріимствомъ, полученнымъ имъ въ главной квартирѣ въ Адіарѣ, гдѣ каждый, безъ исключенія, помогалъ ему въ изслѣдованіяхъ и гдѣ онъ принималъ видъ нашего друга, — теперь онъ выставляетъ всѣхъ этихъ помогавшихъ ему людей — лгунами и обманщиками[53]. Теперь онъ бросаетъ въ нихъ обвиненіями, основывая эти обвиненія на одностороннихъ полученныхъ имъ свидѣтельствахъ, когда уже прошло время противупоставить имъ другія свидѣтельства и такіе аргументы, какихъ не можетъ ему доставить его недостаточное знакомство съ предметомъ, которымъ онъ захотѣлъ заняться[54]. Г. Годжсонъ, взявъ на себя, такимъ образомъ, роль слѣдователя, судьи и адвоката, пренебрегаетъ защитой въ этомъ особенномъ дѣлѣ, признаетъ меня виновной во всемъ, что онъ, въ качествѣ судьи, приписалъ мнѣ, и объявляетъ доказаннымъ мое архи-мошенничество.
Комитетъ общества психическихъ изслѣдованій не задумался принять сужденія г. Годжсона и оскорбилъ меня, одобривъ выводы своего агента, основанные на его лишь личномъ мнѣніи.
Я полагаю, что всюду, гдѣ еще понимаютъ принципы чести, честности и осмотрительности относительно оклеветанныхъ лицъ, на поведеніе комитета взглянутъ съ тѣмъ же чувствомъ глубокаго возмущенія, какое я испытываю(!!). Я не имѣю ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что другіе писатели разъяснятъ и покажутъ въ настоящемъ свѣтѣ кропотливое, но неловкое разслѣдованіе г. Годжсона, его пунктуальность, истощающую безконечное терпѣніе на пустякахъ и не замѣчающую важныхъ фактовъ, его противурѣчивую аргументацію[55] и его многообразную неспособность, когда дѣло идетъ о задачахъ, которыя онъ силится разрѣшить. Многочисленные друзья, знающіе меня лучше, чѣмъ комитетъ общества психическихъ изслѣдованій, ничуть не смутятся мнѣніями этого учрежденія, и въ ихъ руки я передаю заботу о моей, столь жестоко оскорбленной репутаціи[56]. Но все же надо мнѣ лично отвѣтить на одно мѣсто этого чудовищнаго отчета.
Г. Годжсонъ, совершенно понимая очевидную нелѣпость его заключеній обо мнѣ, пока они не основаны на какой-либо теоріи достаточныхъ поводовъ для объясненія, почему, пожертвовавъ моимъ общественнымъ положеніемъ на родинѣ[57], я отдала всю жизнь теософической дѣятельности, — унижается до утвержденія, что я политическій агентъ русскаго правительства, и выдумалъ какое-то мнимое религіозное движеніе съ цѣлью подкапываться подъ британское правительство въ Индіи! Для окраски этой гипотезы г. Годжсонъ выставляетъ старый клочекъ моего писанія, очевидно доставленный ему г-жей Куломбъ, не зная, что это отрывокъ стараго перевода, сдѣланнаго мною для „Pioneer“, изъ русскихъ путешествій въ Среднюю Азію, — и провозглашаетъ въ отчетѣ свою теорію, которую господа общества для психическихъ изслѣдованій не стыдятся публиковать.