Въ тотъ же день пріѣхали изъ Кембриджа Ф. Майерсъ, одинъ изъ основателей и дѣятельнѣйшихъ членовъ «Лондонскаго общества для психическихъ изслѣдованій» и его братъ, докторъ Майерсъ, долженствовавшій высказать свое мнѣніе о болѣзняхъ «madame». Майерсы остановились въ той же «Victoria», гдѣ и я. Вечеромъ мы съ Ф. Майерсомъ имѣли продолжительную бесѣду, и онъ произвелъ на меня своей искренностью и серьезностью самое лучшее впечатлѣніе, подкрѣпившееся моимъ дальнѣйшимъ съ нимъ знакомствомъ. Первымъ дѣломъ онъ просилъ меня разсказать ему, какимъ образомъ я видѣлъ махатму Моріа и, когда я исполнилъ это, сталъ убѣждать письменно сообщить этотъ фактъ Лондонскому обществу.
— Я никогда не считалъ себя въ правѣ отказываться отъ письменнаго подтвержденія того, что случилось — отвѣтилъ я ему, — и если вамъ нуженъ мой разсказъ для серьезнаго изслѣдованія, я вамъ его предоставлю. Для васъ этотъ фактъ дѣйствительно важенъ, но не понимаю, почему m-me Блаватская такъ ужь за него ухватилась, — вѣдь онъ имѣетъ всѣ видимости галлюцинаціи, вызванной обстоятельствами, или даже просто яркаго сновидѣнія. Къ тому же я самъ такъ именно и смотрю на него, и пока не имѣю еще никакихъ достаточныхъ основаній допускать не только дѣйствтельное общеніе махатмъ съ кѣмъ-либо изъ насъ, но и самое существованіе этихъ махатмъ для меня проблематично.
— Не знаю правы ли вы, — сказалъ Майерсъ, — это покажутъ наши дальнѣйшія изслѣдованія. Во всякомъ случаѣ ваше сообщеніе, по правиламъ нашего общества, должно заключать въ себѣ только простое, подробное изложеніе факта, безъ всякихъ комментарій и оцѣнки съ вашей стороны.
— Я изложу просто и подробно, — сказалъ я, — но если мнѣ нельзя при этомъ заявить, что я склоненъ считать мой случай чѣмъ угодно, только не дѣйствительностью, — я не могу дать вамъ его описанія. Это дѣло слишкомъ важно! въ дамской гостиной можно болтать и фантазировать сколько угодно, но разъ мы стоимъ передъ серьезнымъ изслѣдованіемъ психическихъ явленій — тутъ являются ясныя обязательства и совсѣмъ иныя требованія. Имѣйте же въ виду, что я вовсе не свидѣтель изъ теософическаго лагеря, а такой же изслѣдователь, какъ и вы, насколько мнѣ это позволятъ мои средства и обстоятельства. Я только смущенъ, заинтересованъ и хочу знать «настоящую» правду.
Такъ мы и порѣшили.
Въ Отчетѣ «Лондонскаго общества для психическихъ изслѣдованій» помѣщенъ и мой случай, причемъ я, по правиламъ «Общества», хотя самъ его и не анализирую, но ужь никакимъ образомъ не признаю «дѣйствительностью». Общество же, при этомъ, сочло его яркимъ сновидѣніемъ и заявило, что я «считаю его неимѣющимъ ровно никакого отношенія къ чему-либо таинственному»[16].
Черезъ два дня я окончилъ приведеніе въ нѣкоторый порядокъ рукописи Блаватской и уѣхалъ изъ Эльберфельда, оставивъ «madame» въ положеніи, хоть и не внушавшемъ немедленныхъ опасеній за ея жизнь, по словамъ доктора Майерса, но весьма серьезномъ. Прощаясь со мною она была опять очень трогательна, и я сказалъ ей, что хотя мнѣ теперь нѣтъ ровно никакого дѣла до ея теософическаго общества, но лично по ней болитъ мое сердце и во всемъ благомъ я очень хотѣлъ бы ей быть полезнымъ.
XII
Черезъ нѣсколько времени по возвращеніи моемъ въ Парижъ я получилъ отъ Е. П. Блаватской слѣдующее письмо:
«Дорогой В. С. „Tout est perdu-(même) l'honneur“. Что же мнѣ дѣлать? Если даже вы сознались мнѣ, что подозрѣваете, что я иногда могу замѣнить настоящія подложными явленіями, вы добрый и дорогой другъ, то чего же мнѣ ожидать отъ враговъ? Вотъ Coulomb взяла свое. Сочинила какія то будто отъ меня письма и напечатала (я ихъ еще и не видала) въ Миссіонерскомъ журналѣ Мадраса. И эти письма якобы открываютъ цѣлую систему организованную мошенничества. А я ей никогда и двухъ строкъ не писала!![17] Выходитъ что наши махатмы составлены изъ пузырей и кисеи да масокъ. Вы видѣли ночью пузырь теперь знайте; Олкоттъ видѣлъ хозяина нѣсколько разъ и говорилъ два раза съ „К. Н.“ носъ къ носу — оба въ видѣ пузырей и т. д. Мохини ѣдетъ къ вамъ т. е. въ Парижъ черезъ два дня въ четвергъ такъ и скажите и объяснитъ дѣла. Но какъ вы поможете мнѣ, несмотря на все ваше желаніе — не знаю. Вамъ, говорите, до Общества дѣла нѣтъ, а я вотъ для Общества для абстрактной идеи готова не только душу положить но и честь. Я подала въ отставку и удаляюсь съ арены дѣятельности. Я уѣду въ Китай, въ Тибетъ, къ чорту если нужно туда гдѣ меня никто не найдетъ, туда гдѣ никто меня не увидитъ и не будетъ знать гдѣ я — умру для всѣхъ кромѣ двухъ трёхъ преданныхъ друзей какъ вы и желаю чтобъ такъ и думали что я умерла а потомъ года черезъ два, если смерть оставитъ меня, съ обновившимися силами опять явлюсь. Это рѣшено и подписано самимъ „генераломъ“.[18]