Современная семья

«Мы и не должны все время быть вместе», — сказала мама, когда мы строили планы на эти два дня в Риме и выяснилось, что никто кроме нее не испытывает, как заметил Хокон, потребности посетить музей MAXXI. «Потребности? — повторила мама. — Но ведь это не потребность. Вы так говорите, будто речь идет о еде, а мне просто хочется туда сходить. По-моему, там интересно». И хотя рядом были Хокон и Эллен, я почувствовала, что мамины слова, как и всегда, направлены против меня, что в них скрыто осуждение. В данном случае подразумевалось, что мы с Олафом сто раз были в Риме и не зашли ни в один музей. По сути, выпад против нашего подхода к отдыху, наших методов воспитания детей и вообще того, как мы живем. Я до того привыкла к подобным нападкам, неизменно бьющим по больному месту, что даже не успеваю осознать свои ощущения; просто память подсказывает, что надо защищаться. «Рим и сам по себе музей, — быстро вставила я. — Там так много всего интересного, что специально куда-то заходить вовсе не обязательно». Мама снисходительно улыбнулась, как обычно, когда она угадывает подтекст моих слов или когда я, по ее мнению, делаю поспешные выводы. «Ты умна не по годам», — произносит мама, и я всякий раз забываю, что мне уже за сорок.

«Конечно, мы не должны постоянно быть вместе», — повторила мама и взглянула на нас, чтобы оценить эффект своих слов. И вот сегодня, стоя в толпе японских туристов перед Колизеем, я вдруг понимаю, что Эллен и Хокон тоже жалеют, что не пошли с мамой смотреть на современное искусство.

Папа в одиночку направился в Ватикан. Он не спрашивал, хочет ли кто-нибудь пойти вместе с ним, просто сообщил за завтраком, что решил провести день в Ватикане. «Что-то не так, — сказала я Олафу после завтрака, — с ними явно что-то не так. Ты ведь сам наверняка заметил, но сначала я не могла понять, в чем дело. Они давно так вроде бы не радовались общению, подкалывают друг друга, от души смеются над анекдотами, тут же включаются в обсуждение любой темы, словно услышали нечто новое и увлекательное. И в то же время чувствуется отчужденность, кажется, нет доверительности».

Олаф ответил, что не стоит забивать себе голову их проблемами. «Ты не забыла, что у нас тоже отпуск? — продолжил он. — И потом, даже если ты все время будешь пристально следить за ними и анал изировать каждый жест и взгляд, это вряд ли поможет». — «А я и не слежу», — возразила я. Олаф рассмеялся.

Агнар требует, чтобы мы встали в очередь в Колизей. Но нам даже не разглядеть, где начало и конец этой очереди, точно придется ждать несколько часов. Эллен и Хокон смеются и дружно качают головами: уж лучше передохнуть в кафе, которое они приметили по пути. Я поворачиваюсь к Олафу, тот устало пожимает плечами.

— Тогда я пойду один, — не унимается Агнар.

— Только этого не хватало, — машинально отвечаю я.

Агнар смотрит на отца.

— Ну а почему бы и нет, — произносит Олаф.

— Да потому, Олаф! — я еле сдерживаюсь.

Агнару недавно исполнилось четырнадцать, и мне кажется, что он немного незрел для своего возраста. А Олаф считает, что в самый раз. Но Агнар до сих пор в большинстве ситуаций как-то по-детски ждет, что они разрешатся сами собой, и, прислушиваясь только к своим желаниям, совсем не думает о последствиях. Потом он всегда жалеет и страшно переживает, когда осознает, как мы с Олафом волнуемся, если он приходит домой на час позже и не отвечает на звонки. А через несколько дней все повторяется заново. Мы говорили Агнару, что он поступает эгоистично, что необходимо контролировать себя, чтобы мы ему могли доверять, но я и сама понимаю, что дело не в доверии. Это действительно происходит не нарочно, как объясняет Агнар, он просто забывает позвонить, если его что-то увлекло. Агнар вообще забывает обо всем, и это неудивительно, но мы с Олафом совершенно не представляем, как нам поступать. Олаф видит в Агнаре слишком много от себя и уверен, что мы должны предоставить сыну больше, а не меньше свободы. Когда мы завтракали дома в Осло за четыре дня до отъезда и раскаявшийся Агнар, как называет его Олаф после очередной стычки из-за опозданий, не знал, чем нам угодить, варил кофе, готовил завтрак, предлагал посидеть с Хеддой и всячески выражал свою любовь и заботу, — тогда я была готова согласиться с Олафом и попробовать новый метод.

Но только не здесь, не в Риме. «Олаф, останови его», — мысленно говорю я и смотрю на мужа.

— У меня же есть телефон, — вставляет Агнар.

— Которым ты пользуешься, только когда тебе удобно, — замечаю я. — Тогда уж лучше я пойду с тобой.

Не могу же я лишить Агнара возможности посмотреть на Колизей внутри, раз ему так интересно. В последние годы он вдруг увлекся историей и архитектурой, и когда я сказала, что мы едем в Рим, то весь просиял.

— Нет, не надо, я хочу пойти один, — нетерпеливо возражает Агнар; от волнения он слегка теребит левое ухо — совсем как Хокон в трудных ситуациях.

— Дело не в том, чего ты хочешь, а в том, что тебе нельзя, — обрываю его я.