Современная повесть ГДР

Регина начала перелистывать газеты. Она снова и снова натыкалась на строчку, набранную большими, жирными буквами: «Без уверток». Сделанная ее мужем серия интервью вызвала широкий резонанс не только у них в округе. Он тогда второй год работал в газете. Новые интонации, вот как это называлось, — новые, дерзкие интонации. Многие предсказывали, что на этом деле он себе скоро сломает шею. Но ничего он не сломал, напротив, его назначили заведовать отделом, ввели в состав редколлегии, собирались даже перевести в Берлин, но главный редактор сумел его сохранить для своей газеты. Без уверток… Счастливое время! Регина улыбнулась, она вспомнила, как они безумствовали оба — преуспевающий молодой журналист, ракета вертикального взлета, как его называли некоторые, и она, студентка педагогического института. А началось все со студенческого бала. Незадолго перед этим Ганс брал интервью у их ректора и много уделял внимания двуликости людей, которая возникает от погони за отметками. Ганс подвергся тогда резким нападкам, его вызывали к начальству, но от работы не отстранили, и Регина восхищалась его бесстрашием. Они занимались любовью в парке, в общежитии, в его махонькой комнатушке. Она завалила два экзамена, потому что забросила учебу, но накануне пересдачи Ганс зубрил вместе с ней, и, когда она благополучно пересдала, они выходные дни провели в постели. Наваждение, угар…

— Да, — сказала она, — да, да, — и отодвинула газеты.

— У вас что-то неладно?

Он теперь почти не пишет, подумала Регина.

— Скажи мне честно, если у вас что-то неладно.

— Что у нас может быть неладно?

— Не знаю.

Я и сама не знаю, подумала Регина. Возможно, он прав, и я действительно изменилась после рождения ребенка. Его съедает работа, редакция, он член горсовета, он в партийном руководстве. Высокая ответственность. Этим можно все объяснить и оправдать, любую несостоятельность.

— Я начинаю задыхаться в четырех стенах, — сказала Регина. — Надо снова выходить на работу.

Элизабет взяла газеты, бережно увязала и отнесла обратно в шкаф.

Неужели она не замечает, что стопка не делается толще, подумала Регина. Твой сын исписался. Ты только почитай, что он еще изредка пишет. Раньше он обсуждал со мной свои работы, сегодня он их от меня прячет. Мы разговариваем и топим все в разговорах, заверяем друг друга в неизменной любви и то и дело ругаемся. Я стала ворчливая, так он это называет, я не понимаю возросшей ответственности. Мир изменился. Возможно, возможно, он изменился. Мы все меняемся. Он и сам чувствует, что с ним неладно. Вот почему он хочет уехать, все равно куда, лишь бы уехать.

— Мы ненадолго поедем то ли в Швецию, то ли в Англию. Мы очень рады, оба, — сказала она.

А Элизабет подумала: другие страны, об этом он всегда мечтал. Не надо бы мне его удерживать, когда его хотели послать учиться в Москву. Задним числом она упрекала себя, что по слабости удержала сына. Москва была для нее все равно что другая планета, и одна мысль о разлуке вызывала у нее слезы. Ганс на много лет уехал бы далеко-далеко. Только ради матери он отказался от предложения. И вот теперь он несчастен, а виновата во всем я.

— Эта поездка пойдет на пользу вам обоим. А мальчика я могу для начала взять к себе. Чтоб вы сперва обжились на новом месте…

Какое-то время они молча сидели друг подле друга. Стемнело. И вдруг без всякой видимой связи Элизабет сказала:

— До чего все тихо, мне прямо страшно от такой тишины.

Регина подумала, что мать уже сейчас начинает страдать от предстоящей разлуки, и решила поговорить о чем-нибудь более веселом.

— Откуда у тебя такая красивая шерстяная кофта? Я уже сколько раз хотела спросить.

— Из Гамбурга, — ответила Элизабет, радуясь, что Регина не может видеть ее лицо.

— Мужчина?

— Да, мы изредка переписываемся.

Регина подумала про Ганса, про Лондон и про Стокгольм. Потом снова про Гамбург. Что ж, Гамбург так Гамбург, сейчас это все не так страшно, подумала она.

— Он к тебе ездит?

— Это совсем не то, что ты думаешь. У него свои четыре стены, у меня свои. И за плечами у каждого много чего осталось, так что нам не сойтись, нет и нет.

На другое утро Регина с малышом уехала в город.

— Ганс один не управится, — объявила она.

И Элизабет ответила:

— Ну, поезжай, поезжай.

Немного спустя Элизабет купила участок земли возле могилы мужа, заменила на ней плиту, хотя и старая была еще вполне хороша. Она посадила на могиле анютины глазки и фуксии, а в головах — цветущий белым рододендрон.