Современная идиллия

— Да девицы еще до длинных платьев начинают мечтать о замужестве, а так как вы уже в длинном платье…

— То вы опасаетесь, что я в каждом неженатом мужчине вижу жениха?

— Да почти что так. Я хочу доказать вам, что мы с вами можем почитать себя счастливыми, что не вкусили еще семейной прозы.

Наденька принужденно расхохоталась.

— Sir! — подозвала она к себе молодого англичанина. Тот обернулся. — Знаете, что говорит мне этот барин?

— Ну-с?

— Он просит извинения, что не сватается за мной.

Едва произнесла она эти слова, как уже раскаялась в них. Ластов видел сзади, как шея и уши ее загорелись огненным румянцем. Но, не желая показать своего смущенья, она развязно обратилась к поэту:

— Заметили вы, как бездонно-глубокомысленно уставился на меня этот мистер Плумпудинг? Глаза у него так бесцветны, точно все время под лоб закатывает.

— Знаете, что говорят про вас? — отнесся теперь к англичанину Ластов.

— Что, что? Я понял только: "мистер Плумпудинг". Так, это вы меня, сударыня, изволили величать так?

Наденька смешалась пуще прежнего.

— Какой вы нехороший, Лев Ильич! Смотрите, не смейте говорить.

Не обращая уже внимания на англичанина, ожидавшего ответа, Ластов затянул на знакомый голос:

Lebet wohl, Ihr glatten Sahle,
Glatte Herren, glatte Frauen!
Auf die Berge will ich steigen,
Lachend auf Euch niederschauen.

Залы гладкие, прощайте,
Дамы гладкие, мужчины!
В горы я иду, с улыбкой
Поглядеть на вас с вершины.

Проводник, казалось, того только и ждал: звонким голосом залился он тут же:

Bin i nit a lustge Schwizerbue, —

Не резвый ли швейцарский пастушок я?

заканчивая каждый куплет национальным гортанным припевом, известным у туземцев под названием "Jodeln". Молодые люди пытались подражать ему, но с весьма сомнительным успехом: у них выходило только какое-то дикое рычанье.

Скалистая, узкая тропинка поднималась все выше и выше. Жар солнца умерялся порывами свежего горного ветра. Путники начинали уже находить удовольствие в утомительном поднятии, входили так сказать во вкус его. Лицо и угли горят, грудь дышит порывисто и скоро, все тело пышет отрадным зноем. Чувствуешь, как уходишь все далее от земли, все ближе к этой чистой, глубокой лазури, которая, чем ближе, тем чище и глубже… Запестрели первые рододендроны. Наденька с жадностью принялась набирать их.

— Лев Ильич, помогите мне… А там-то, ах, благодать! Достаньте, пожалуйста!

Ластов смотрит по указанному направлению: несколько саженей над их головами, на почти отвесном скате, расцветает целый лес альпийских роз. Он качает головой:

— Опасно: как раз еще шею сломишь.

— Какой же вы после этого паладин? Смотрите… И в два прыжка она уже у цветов и срывает их охапками.

— Наденька! — успел только вскрикнуть испуганный юноша.

В то же мгновение полновесный камень, на который упиралась нога Наденьки, оторвался от скалы; каменные обломки, песок, альпийская палка гимназистки с шумом и треском проскакали через голову молодого человека; не успел он опомниться, как скатилась к нему и сама девушка. Он раскрыл объятья, пошатнулся, но удержался на ногах.

— Вот видите! Чуть не поплатились. Наденька, еще бледная от внезапного испуга, принужденно расхохоталась.

— Все из-за вас. Теперь, в наказанье, дайте мне свою палку; сами можете понести букет.

И в минуту смертельной опасности она не выпустила из рук собранных ею цветов.

Ластов принял букет; но, сообразив, что до возвращения домой розы все-таки завянут, и на обратном пути, без сомнения, будут набраны новые, выбрал лучшую из них, воткнул ее себе в петличку, остальные незаметно швырнул в пропасть. Вскоре, однако, Наденька заметила его недобросовестность.

— Где же мои цветы? — спросила она.

— Вот, — отвечал он, указывая на розан в петличке, — на пылающем сердце в сей единственный сплавились.

— Не умеете вы хранить вверенное вам добро, — сказала она серьезно и, отняв у него цветок, подала его молодому альбионцу: — Нате.

Тот никак не мог понять, откуда такое великодушие, так как в продолжение последнего часа гимназистка не сказала с ним ни слова.