Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

Ну вошел. Даже не обратил внимания, что она стала говорить мне «вы».

Было без двадцати девять. Может, и больше.

Профессор смотрел куда-то в окно, ждал, пока я сяду, потом скользнул взглядом к телефону, словно обдумывая что-то важное, и вдруг нервно усмехнулся (мне показалось, он растерян еще больше меня), а потом сказал:

— Я должен перед вами извиниться, я никогда не заставляю человека ждать, но у меня довольно старая машина…

Потом он посмотрел на свои руки так, словно позабыл их вымыть, но руки были чистые, и это его явно удивило. Он заложил их за спину, оглядел кабинет и неожиданно снова стал спокойным — вот только голос у него как будто ссохся и потрескивал при каждом слове.

— Мы с вами прошлый раз расстались на оценке Венских событий восемьсот сорок восьмого года. Давайте еще задержимся на этом интересном историческом этапе…

— Пожалуйста, — выдохнул я и уставился в потертый ковер на полу.

В девять пятьдесят профессор объявил:

— Ну, это все еще между неудовлетворительно и посредственно.

А потом добавил:

— Если бы речь шла о смежной дисциплине — куда ни шло. Но это — ваша специальность… Придется дать еще один вопрос.

— В одиннадцать часов моя свадьба, пан профессор…

Голос мой прозвучал, наверно, слишком слабо и неубедительно. Ондроушек долгое время не поднимал глаз от стола, потом слабо усмехнулся и пожурил меня:

— Для этого вы выбрали не самый удачный день… Но что же делать. Как-нибудь выйдем из положения. Внизу у меня машина!

Меня это предложение с машиной озадачило. «Уж не надеется ли он, что я его позову на брачный пир?» — подумал я. И постарался сразу внести ясность в ситуацию:

— У нас не будет ничего особенного, пан профессор. Такая, знаете ли, студенческая свадьба… Все впопыхах.

Ондроушек кивнул:

— Я сам когда-то так женился. Но это не влияет на оценку вашего ответа.

Он помолчал немного, потом сказал:

— Мы с вами ничего пока не говорили о внутреннем положении соседней Пруссии…

«Не говорили и говорить не будем», — решил я, так меня это ошарашило в первый момент. Потом подумал, что присутствие Ондроушека на свадьбе может обернуться куда худшей катастрофой, чем провал экзамена; сосредоточившись на этой новой мысли, я отвлекся… и вспомнил все, что знал или читал когда-либо о Пруссии.

Профессор некоторое время с удовлетворением слушал — должно быть, ему польстило, что я цитирую фразы из его литографированного курса, — вынул ключи, раза два хмыкнул, оглядел свой стол и запер ящики; взяв портфель в руки, снова хмыкнул и сказал:

— Ну что ж, благодарю!

И все это имело такой вид, как будто он вообще не сомневался, что в итоге вытянет из меня что-нибудь дельное.

— Спасибо, пан профессор, — сказал я, беря зачетку.

— Благодарить не надо! Учите для себя, — ответил он и открыл дверь.

Я вышел в коридор, чувствуя легкую дрожь в коленях. И понял вдруг, что относился я к Ондроушеку неважно. Ну что мне стоило готовить темы более добросовестно?.. Мне захотелось что-нибудь еще ему сказать, но он меня опередил:

— Куда мы едем?

Машину он предлагал вполне серьезно.

— В Нусле, — ответил я. — А стоит ли вам затруднять себя, пан профессор?

Он махнул рукой:

— Какие пустяки!

Наверно, он был прав.

Мы молча сошли по лестнице, Ондроушек знаком предложил мне сесть возле себя и стал искать в карманах сигареты. Потом вставил в зажигание ключ и повернул. И тут я во второй раз облился холодным потом, вспомнив, что, пока Ондроушек возле меня чертыхается, Ладена ждет внизу у лестницы около здания Национального комитета. Такого невезения у меня не было давно.

Серьезно.

Ключ в замке. Аккумулятор в порядке. А машина не заводится, хоть тресни.

8

Ладена всматривалась в проходящих и окидывала взглядом улицу не в страхе и растерянности, как бывает в таких случаях, а совершенно спокойно, чуть не равнодушно.

Я должен был приехать к половине одиннадцатого — так мы во вторник вечером договорились, — но был уже двенадцатый час, когда Ондроушек наконец затормозил, хлопнул меня приятельски по плечу и сказал совсем не таким голосом, как говорил на лекции:

— Авансом поздравляю, коллега. Всего труднее первые полгода. А там привыкнете!

И глаза у него были смешно растроганные. Я в тот момент готов был самому себе надавать пощечин. Ондроушек все-таки мировой мужик! Но ведь попробуй разберись, когда перед тобой преподаватель.

Поблагодарив и помахав ему на прощанье, я стрелой пересек тротуар, крепко взял Ладену за руки и, как бы ограждаясь от упреков с ее стороны, сказал:

— Это все Ондроушек… Ни о чем не спрашивай… вроде бы обошлось… не знаешь, где ребята?

— Наверно, наверху, — сказала Ладена. — Только я с ними незнакома — не могу ничем помочь…

— Что с тобой? — выпустил я ее руки и отступил.

— А с тобой что? Вид у тебя угрожающий. Я полагала, ты сегодня женишься… Что это на тебе за галстук?

— Ты дурочка… Да я бы… — хотел я сжать ее в объятиях.

— Тяни, тяни — пропустишь свою очередь! — улыбнулась Ладена.

Я взял ее за руку и побежал по лестнице.

— Народу там полно, — сказала она мне в первых раздвижных дверях.

— Я выбрала «Невинные забавы» Кёмферта. Это нам проиграют…