— День строго распределен, — тихо барабанит настоятельница, чувствуется: не ему первому. — В полпятого утра уже все на ногах, на утреннюю трапезу у нас подают квас с огурцами или щи с капустой или постным маслом. В праздничные дни трапеза после обедни в 11 часов, кроме щей у нас каша с постным маслом, в обеде получается вместо двух — три блюда. А в двунадесятые бывает и четыре: прибавляется картофельный суп или холодная рыба. Ужин обыкновенно по кельям; подают то, что осталось от дневной трапезы. Чай и сахар у сестер свой; одежда своя; более состоятельные помогают в житейском обиходе остальным…
Сославшись на необходимость дописать доклад, поблагодарил за ужин и приподнялся. Его сопроводили в гостевую. Лампа заливала постель светом, в окне беспокоился сад.
Отец Елисей вытряс из саквояжа Нитче и перечитал, сопя, о трех превращениях духа. В этой главе его всегда занимало: чем — верблюдом или львом — является его, отца Елисея, дух. Он подозревал, что — львом.
В чулках стало жарко, стянул их.
Голые ступни обрадовались воздуху, на душе стало свежее. Матерьялен человек!
Ступни у противомусульманского миссионера были белые, слегка грязноватые. Сказывались условия: лето и пыль.
Отец Елисей зажмурил глаза и приоткрыл рот. Хотелось быть сверхчеловеком…
Грех, конечно. Но уж очень иногда фактурно представлял себя в этой роли. Только брюшко бы убрать. Небольшое, но обидное, располагающее к шуточкам.
Ласково хлопнув себя по этой части тела, поднялся к столу. Письменный прибор поблескивал, звал к работе. Луна ломилась в окно, перебивая свет лампы.
В членах — неспокойно.
Отец Елисей обмакнул перо и пошевелил губами.
«33 года… Интересно, есть ли у него живот? — отер пот. — У сартов часто встречаются животы. Они ими, кажется, гордятся, и чуть ли не хвастают друг перед другом…»
Перечитал. Красиво.
Хотелось еще ввернуть что-то про живот и заплывшие жиром глазки совратителя — прямо видел их! Ограничился цитатою с верблюдом.