Зайдя на кухню в куртке брата и самой мешковатой паре джинсов, я видела, как с лица мамы сошли все цвета. Мой отец завтракал и посмотрел на меня с ужасом в глазах. Мой брат и Калеб уставились на меня с такими же выражениям лиц.
— Какого черта с тобой случилось? — сказал мой брат с выпученными глазами.
Я ничего не ответила. Просто стояла, посматривая на него, жалея, что не могу быть еще крошечней.
— Боже мой, Келли, — выдохнула моя мама, ее глаза были так широко раскрыты, что напоминали шарики. — Что ты наделала?
Я пожала плечами и схватила свою сумку с дверной ручки.
— Обрезала себе волосы.
— Ты выглядишь... ты выглядишь. — Она глубоко вздохнула. — Ты выглядишь просто ужасно, Келли. Я не буду лгать. Ты испортила себя.
Я испорчена куда больше, чем ты думаешь – хотела ей ответить я. Но она продолжала смотреть на меня с отвращением, как будто в течение целой секунды желала, чтобы меня не было, и я чувствовала себя точно так же. Я сдерживала все, зная, что никогда не смогу рассказать ей, иначе она будет смотреть на меня с еще большей ненавистью и отвращением.
В течение первых нескольких лет моего помешательства, она пыталась понять меня. И я отдаю ей должное за это. Она задавала вопросы, отправляла на встречи с психологом, который после говорил ей, что я делаю все это, чтобы привлечь больше внимания. Он был провинциальным специалистом, и мало имел понятие о том, что говорил, хотя я и не пыталась помочь ему понять меня. Я не хотела, чтобы он знал, что таилось у меня внутри. В тот момент, все хорошее и чистое во мне, стало тухлыми яйцами, забытыми на солнце.
Моя мама любит приятные мелочи и ненавидит плохие вещи, о которых рассказывают в новостях, и отказывается их смотреть. Она не читает заголовки газет и не любит говорить о проблемах в мире.
— Только потому, что мир полон плохих вещей, не означает, что я должна позволять ему давить на меня, — это то, что она говорила мне все время. — Я заслуживаю того, чтобы быть счастливой.
Так что я позволяла своему позору владеть мной, убивать меня, отрывать от себя тысячи отмерших частичек, понимая, что, если буду все это сдерживать в себе, то ей никогда не придется узнать о той грязи, что навсегда поселилась во мне - плохой, уродливой, покоробившейся. Она могла спокойно жить своей счастливой жизнью, как того и заслуживала.
В конце концов, она перестала заваливать меня кучей вопросов и начала рассказывать всем, что я страдала от подросткового страха, как сказал ей врач.
Я слышала однажды, как она разговаривала с соседом, который обвинял меня в краже его садовых гномов, и говорила что я не плохой ребенок. Что в один прекрасный день я вырасту и оглянусь на те мгновения, когда проводила время, запершись в своей комнате, сочиняла темные стихи, наносила слишком много карандаша для глаз и носила мешковатую одежду и буду жалеть о том, чего не сделала. Что я буду сожалеть о своей одинокой юности, извлекая из нее уроки, и превращусь в красавицу, у которой будет много друзей, и она будет улыбаться миру.
Но та вещь, о которой я сожалею и буду сожалеть всегда – это то, что я зашла в свою комнату на мой двенадцатый день рождения.
Глава 10. #49 Рассказать правду о себе
Я провел дома два дня, практически вернувшись к тому, от чего сбежал. Отец еще ни разу меня не ударил, но я боюсь его так же, как и в детстве.
— Какого хрена ты оставил эту чертову развалину у подъезда? — спрашивает он, войдя в кухню. На нем костюм, хотя сегодня нерабочий день. Ему просто нравится выглядеть важно.
— В гараже нет места, — я намазываю масло на тост как можно тише, потому что отец ненавидит звук ножа, проведенного по сухому хлебу.
— Меня это ни черта не волнует, — он открывает буфет, достает коробку кукурузных хлопьев. — Ты должен убрать машину из нашего двора, с нее масло течет.
— Хорошо. — Откусываю тост. — Я перевезу ее куда-нибудь.
Отец останавливается передо мной, и я замираю. Взгляд его зеленых глаз жесток, челюсти напряженно сжаты, на лице маска безразличия.
— Мне кажется, ты кое-что забыл.
Силой заставляю себя проглотить кусок.
— Хорошо, сэр. Я перевезу ее куда-нибудь.
Он смотрит на меня угрожающе еще несколько секунд, прежде чем отойти.
— Когда вернешься, убери тут, на столешнице крошки остались.
Я медленно вдыхаю через нос, разворачиваясь к выходу.
— Да, сэр.
Пока отец достает тарелку из посудомоечной машины, я стараюсь поскорее выбраться из дома. Почему у меня не получается просто ударить его? Не раз думал об этом, когда был помладше, но всегда боялся, что он ответит тем же, только раз в двадцать сильнее. К тому времени, когда я стал старше и больше, внутри меня что-то умерло и мне стало безразлично. Я позволял ему бить себя, пинать, надеясь, что однажды он переступит черту, и все будет кончено.
Пока до этого едва не дошло той ночью, но появилась Келли и спасла меня.
Мой телефон начинает звонить, я достаю его из кармана, на экране высвечивается номер Дейзи.
— Чего тебе? — отвечаю, сбегая по ступенькам с крыльца.