Совпадение Келли и Кайдена

— Да, конечно. — Я оставляю его возле гостевого домика и захожу в дом, который битком набит людьми так, что становится трудно дышать. Прижимая локти к себе, и надеясь , что никто не прикоснется ко мне, я плетусь среди людей. Маци Оуэнс, мать Кайдена, болтает с другими матерями за столом и машет мне рукой, позвякивая своими золотым и серебряным браслетами друг о друга.

— О, Келли, твоя мама здесь, милая? — Говорит она невнятно, а перед ней красуется пустая бутылка из-под вина.

— Мама в машине, — перекрикиваю я музыку, а в это время кто-то врезается мне в плечо, и мои мышцы напрягаются. — Она говорила по телефону с папой и отправила меня найти брата. Вы его не видели?

— Извини, милая, не видела. — Она обводит все вокруг рукой с размахом. — Здесь так много людей.

Я скромно махаю ей в ответ.

— Понятно, ну, тогда пойду искать его. — Когда я ухожу, задаюсь вопросом, видела ли она своего мужа, и не озадачила ли ее рана на его руке.

В гостиной на диване сидит мой брат Джексон и разговаривает со своим лучшим другом, Калебом Миллером. Я замираю на пороге, как раз вне поля их зрения. Они продолжают смеяться, разговаривать и пить пиво, словно все остальное неважно.

Я презираю своего брата за этот смех, за свое нахождение здесь и за то, что должна была пойти и сказать ему, что мама ждет в машине.

Хочу подойти к нему, но не могу заставить свои ноги двигаться. Знаю, что должна покончить с этим, но люди, обжимающиеся по углам и танцующие по середине комнаты, заставляют чувствовать меня дискомфорт.

Я задыхаюсь. Я задыхаюсь.

Двигай ногами, двигайся.

Кто-то сталкивается со мной, чуть не свалив с ног.

— Прости, — извиняется низкий голос.

Хватаюсь за дверной косяк, столкновение приводит меня в себя. Спешу вниз по коридору, не потрудившись узнать, кто столкнулся со мной. Мне нужно выбраться отсюда и перевести дух.

Я первым делом забираю аптечку из шкафа и лед из холодильника, а после, обходными путями, выбираюсь незамеченной из дома через боковую дверь.

Кайдена больше нет снаружи, но из окон гостевого домика проникает свет. Поколебавшись, открываю дверь и просовываю голову в слабо освещенную комнату.

— Привет. — Кайден выходит из задней комнаты без рубашки, прижимая полотенце к ярко-красному опухшему лицу. — Эй, ты принесла вещи?

Я проскальзываю в комнату и закрываю за собой дверь. Протягиваю аптечку и пакет со льдом, отвернувшись к двери лицом, чтобы не смотреть на него. Его обнаженная грудь и джинсы, низко посаженные на бедрах, окутывают меня чувством беспокойства.

— Я не кусаюсь, Келли, — говорит он безразличным голосом, хватая аптечку и лед. — Тебе не обязательно таращиться на стену.

Я заставляю себя посмотреть на него, трудно не заметить шрамы, что пересекаются вдоль его живота и груди. Вертикальные линии, бегущие вниз по его предплечьям - самые глубокие, толстые и неровные, как будто кто-то резал кожу бритвой. Мне бы хотелось провести пальцами по шрамам и снять всю боль и воспоминания, связанные с ними.

Он быстро опускает полотенце, чтобы прикрыть себя, и смущение проблескивает в его здоровом глазе, когда мы смотрим друг на друга. Спустя мгновение, как по щелчку пальцев, мое сердце усиленно рвется из груди, как будто оно стремится в вечность.

Он моргает и прижимает лед к воспаленному глазу, удерживая аптечку на краю бильярдного стола. Его пальцы подрагивают, когда он протягивает ее обратно, на каждом кулаке у него ссадины.

— Можешь вытащить для меня бинт отсюда? Моя рука немного побаливает.

Я нащупываю пальцами защелку, стараясь подцепить ее ногтем, и она поддается, но при этом сдирает немного кожицы с моего большого пальца. Раны Кайдена продолжают кровоточить, и я открываю крышку, чтобы достать бинт.

— Тебе бы не помешала пара швов под глазом. Выглядит неважно.

Он прикладывает полотенце к порезу, морщась от боли.

— Все будет в порядке. Мне просто нужно обработать его и заклеить пластырем.

Горячие капли пота обжигают мою кожу с красными рубцами и волдырями. Я вновь хочу быть чистой.

Я забираю у него влажное полотенце, не давая нашим пальцам соприкоснуться, и наклоняюсь вперед, чтобы рассмотреть повреждение, такое глубокое, что видно мышечную и соединительную ткани.

— Тебе и впрямь нужно наложить швы. — Я слизываю кровь с большого пальца. — Или у тебя будет шрам.

Уголки его губ приподнимаются в грустной улыбке.

— Я могу вынести шрамы, особенно те, что снаружи.

В глубине души, я понимаю, о чем он говорит.

— Я правда думаю, что нужно попросить твою маму отвезти тебя к врачу, а после ты смог бы рассказать ей о случившемся.

Он начинает разматывать бинт, но случайно роняет его на пол.

— Этого не случится, даже если бы я рассказал – это не имело бы значения. Абсолютно никакого.

С трясущимися пальцами я подбираю бинт и разматываю его сама. Разорвав его конец, хватаю пластырь из аптечки. Затем, сжимая все до единой пугающие мысли в голове, тянусь к его щеке. Он остается неподвижным, прижимая больную руку к груди, пока я прикладываю бинт к ране. Смотрит на меня, хмуря брови и едва дыша, когда я приклеиваю пластырь на нужное место.