Совокупный грех

Потом Зоя пошла по дому, собирать ценные вещи, чтобы спрятать их в подвале, инсценировав таким образом ограбление. Я же, прихватив на кухне скалку в качестве оружия – трогать биту с отпечатками пальцев, свидетельствующих о том, что Шумилин сопротивлялся, сражаясь с кем-то, я не хотел, – и отправился к входной двери. Надев лишь обувь, выключил наружное освещение и налегке выскочил во двор. Свет в гостевом домике не горел, и мне очень хотелось думать, что Тимофей спит. Шел сильный снег. Ежась – было довольно прохладно в моем легком свитерочке, – пересек двор и приблизился к входной двери гостевого домика. Как и предполагал, дверь была заперта. Я не отчаивался, прошел вдоль фасада в ту сторону, где не было окон охранника, сквозь которые он мог меня увидеть, если вдруг все же не спал, завернул за угол и скользнул вдоль торца домика к тыльной его части, затем еще раз свернул за угол и приблизился к центральному окну. Распашная решетка оказалась не запертой, отодвинул ее, потом осторожно надавил на створку, и она поддалась. Это обстоятельство меня ничуть не удивило, на него-то и рассчитывал, пробираясь к окну. Вчера мы с Тимофеем вылезли в него, когда я проверял, можно ли покинуть территорию дома, не попав в поле обзора видеокамеры. Вернулись мы в гостевой домик через дверь, и я не помнил, чтобы Легков закрывал окно, забыл он его закрыть и позже. Теперь ему придется расплатиться за свою забывчивость. Сильнее раскрыл створку, приоткрыл вторую, стараясь, чтобы она не скрипнула, сунул голову в окно и прислушался. Было тихо. Стараясь не производить шума, скользнул за окно, прикрыл створки – была опасность, что охранник почувствует, как потянуло холодом, и проснется. Дверь в комнату Тимофея была открыта. Я разулся, осторожно ступая по половику, приблизился к ней и заглянул внутрь краем глаза. В темноте были видны очертания стола, аппаратуры, кровати с лежащим на ней охранником. Он громко и прерывисто дышал. Я вошел в комнату, не зная, как приступить к делу. Вырубать лежащего безоружного человека скалкой не в моих правилах. Но тут вопрос этических норм решился сам собой. Оказалось, Тимофей не спал, а поджидал, когда я войду к нему. Он лежал головой к окну, лицом ко мне и неожиданно подскочил и ринулся вперед, занеся руку для удара. Но я, разумеется, был готов к любого рода неожиданностям, ибо шел с определенной целью и со скалкой наперевес и в том числе предполагал отражение атаки охранника, ежели тот вдруг нападет на меня. Резко отклонился влево в сторону и выбросил вперед и вверх свое оружие. Удар пришелся Тимофею по груди и шее, что заставило его подлететь на месте и грохнуться на пол. Я вложил в удар немалую силу, и этого оказалось достаточным для того, чтобы лишить Легкова возможности двигаться. Эх, мне бы такое оружие в драке с Шумилиным, и я бы запросто забил его до полусмерти, что было бы намного лучше, чем он одержал победу надо мной, но был сражен пулей своей жены насмерть.

Тимофей тяжело и с хрипом втянул в себя воздух. Не думаю, что я его покалечил, но вот легкие отбил точно. Однако это не смертельно, отдышится. Даже был уверен в том, что Тимофей оставался вполне боеспособным, но решил не драться, предпочитая быть, скажем, так: легко раненным и поверженным в бою, чем убитым при оказании дальнейшего сопротивления. И его понять можно: он же не знал, кто на него напал, сколько нападавших и что они намерены с ним сделать. Тем не менее я с силой упал одним коленом на грудь Тимофея, отбросил скалку и для острастки еще раз врезал ему кулаком по скуле. Мои действия напрочь выбили из него остатки боевого духа и парализовали волю. Здоровый мужик, охранник, лежал как мешок, набитый соломой, и от страха трясся и, как мне показалось, всхлипывал. Я резко перевернул (пардон за каламбур) тяжелого Легкова на живот и заломил ему руки за спину. Стянув с головы так и не пригодившийся мне чулок, ибо действовал в темноте, туго перевязал им руки Тимофея.

– Эй, мужик! Чего тебе надо-то? – наконец обрел дар речи охранник.

Я внутренне усмехнулся его так хорошо знакомому мне волжскому говорку и, размахнувшись, дал ему затрещину.

– Заткнись! – рявкнул, стараясь до неузнаваемости изменить голос. – Веди себя тихо и останешься жив.