— Хани стоит того, чтобы с ним возиться, Эд. Если мы сможем уладить этот прокол. Не то чтобы вам очень требовалось мое мнение, но я видел, как он сломал человека, застрелившего Карами. Это что-то невозможное. Парень признался во всем. Что он стрелял, что они знают, что мы работаем с Амари, все. При том, что Хани к нему пальцем не притронулся. Он хорош.
— Ага-ага, знаю. Суперзвезда. А мы его накололи. И так далее. Извини, что тебе пришлось быть там и принять на себя его гнев. Уверен, это было не смешно. Он позвонил мне и наорал на меня, благо было за что. Я сказал ему, чтобы он успокоился. На войне иногда случаются неприятности. Например, обстрел со стороны своих. Это надо пережить.
— Он успокоился?
— Не совсем. Но заткнулся. Я попросил его принять тебя назад, но он, судя по всему, витал где-то в другом мире. О чем-то думал. Долгие и очень странные паузы. Ничего, он снова пойдет на сотрудничество. Он профессионал.
Феррис с интересом посмотрел на босса, ожидая, скажет ли тот что-нибудь еще.
— Если честно, это-то меня и беспокоит. Хани
Хофман закрыл помятое лицо руками и потер заспанные глаза. Когда он заговорил снова, в его голосе был оттенок раздражения:
— О'кей. Мы накололи этого парня. Это было сделано с благими намерениями, но, будь я Хани, я бы не обрадовался. И будь я тобой, я бы тоже не обрадовался. У тебя были предчувствия. Ты мне говорил. О'кей? С этим все ясно.
— Но я не
— Иисусе Христе, — пробормотал под нос Хофман, мотая головой. — Эти парни делают все, чтобы убивать нас, а у нас кончились все возможные трюки, которыми их можно остановить. Это дело с Амари отняло у меня не меньше сил и времени, чем у Хани — его мелкая операция, а теперь и оно провалилось. Так что я уж буду заботиться об этом, благодарю покорно, а не о том, насколько болезненно мы накололи наших иорданских друзей.
В комнате воцарилась тишина. Феррис ожидал, что Хофман продолжит метать громы и молнии, но тот сидел молча, мрачный и замкнутый. Босс проигрывал. Все они проигрывали. Хофман прав. У них кончился запас трюков. Они ждали следующего удара, надеясь, что смогут поймать кого-нибудь из этих террористических сетей и выбьют из него всю подноготную вовремя, чтобы предотвратить следующую атаку. Это не стратегия, это дорога к поражению. Хофман продолжал молчать, и Феррис понял, что он ждет от него совета. Феррис снова вспомнил те идеи, которые бродили в его голове во время долгого и унылого перелета в Вашингтон. Слово, которое сказал Хани.
— У меня есть идея, — сказал он. Ответом ему было гробовое молчание. — Возможно, она безумна.
— Что ты сказал? — переспросил Хофман.
Он не привык, чтобы Феррис выдвигал предложения по оперативному планированию.
— Я говорю, что у меня есть идея. Она пришла мне в голову, когда я летел сюда. Я уже думал об этом раньше, но все это представлялось мне слишком причудливым. А сейчас, возможно, уже не настолько. Хотите выслушать?
— Ага, конечно. Что нам терять? Кроме этой долбаной страны.
— О'кей. Нам надо добраться до Сулеймана. Если мы этого не сделаем, он сожрет нас с потрохами. Посмотрите на нас. Мы в дерьме. И нам надо что-то делать. Так ведь?
— Очевидно. Так что за идея?
— Кое-что, что сказал мне Хани, перед тем как я улетел. В самом конце, перед тем как вышвырнуть меня. Он говорил об этом мусульманском понятии,
— Возможно, — ответил Хофман. — Если я правильно тебя понял.