Совиный сказ

А… вот оно что. Нет, понятное дело, что против артефакта, заставляющего говорить только правду, ни у одного преступника шанса скрыть свои делишки не будет, если уметь правильно задавать вопросы. Но преступники тоже не дураки и пока не спросишь их — они о своих тёмных делишках будут молчать. Да и для применения такого артефакта нужны железные основания. Нельзя его надевать на каждого встречного, сила родового дара не бесконечна.

Получается, отец Лёхи Погорелова скупщик или «авторитет», но такой, серенький, а не чернушник-беспредельщик. Что-то типа мостика между миром преступников и законников. Отлично. С такими проще всего иметь дело. И договариваться тоже. Возможно, даже удастся улучшить положение Саньки. Если, конечно, Лёха борзеть начнёт. Ну, или сам Санька решит скинуть ярмо со своей шеи. Геройствовать без необходимости Тихон бы не стал вообще. Не его это дело, не в этом мире, не в этой жизни.

— Не просто хотел, но и хочу, — хмыкнул Тихон. — Но я себя знаю лучше, чем другие. Тихо, но под лавкой — это не для меня. Я комфорт люблю. А о каком комфорте может идти речь, если любая шавка сможет на меня безнаказанно тявкать? Потому и спрашиваю, заранее. Чтоб знать, когда остановиться и сдать назад, не выглядя совсем уж беззубым слабаком.

* * *

— Ох ты, заговорились мы с тобой, внучок, — сказал деда, посмотрев в окно, в котором небо уже меняло цвет. — Батюшка твой, видать, ужо возвернулся из управы. Идём, поприветствуем.

Тихон лишь кивнул и вышел из комнаты вслед за Никитой Силычем. И да, дед оказался прав. Глеб Гориславович уже успел вернуться с работы, а Глаша с Василисой Никитишной приготовили настоящий пир вместо обычного ужина. Квашеная капуста, мочёные мелкие яблочки, солёные огурцы. Пироги нескольких видов, разваристая каша с мясом, свиной рулет, нарезанный тонкими ломтиками. Ну и тарелки с овощными салатами. Тёртая морковь с чесноком и уксусом, варёная свекла с маслом и травами и тёртая же редька, с уксусом и солью.

— Здрав будь, батюшка, — с поклоном сказал Глеб Гориславович, как только Никита Силыч вошёл в комнату.

— Будь и ты здрав, сынок, — широко улыбнулся ему губной староста. — Кстати, Тихон, ты не против, если твой батюшка место службы сменит, а? Губит же свой талант в городской управе! У меня как раз скоро место дьяка освободится. Что думаешь, внучок?

Тихон посмотрел на деда с опаской. Он что, совсем перестал воспринимать Тихона, как отрока, да? Или это очередная проверка на вшивость? Ну, да, быть губным дьяком, по сути — следователем, было более престижно, чем подьячим городской управы, то есть простым клерком. И жалование больше будет. А у младших Совиных теперь не только Тихон в наследниках, но и малыш на подходе. А это — пелёнки, распашонки, игрушки, сладости и прочее. Короче, одни траты впереди. Но как бы… Не по чину Тихону такие вопросы решать.

— Дак это у батюшки с матушкой спрашивать надо, деда, — пожал плечами Тихон, «включив» свой режим «голубоглазого ангелочка». — Мне-то что? Главное, чтобы би… Книгохранилище, да, под боком было.

— А как же коврижки медовые? — удивился дед, присаживаясь во главу стола. — С пряниками? Их-то тоже должно быть вдоволь.

— Батюшка, на пряники нам хватит точно, — твёрдо сказала Василиса Никитишна.

— А когда их двое будет, м? — с прищуром сказал Никита Силыч.

И вот на это Василиса Никитишна ничего ответить не смогла. Как и сам Глеб Гориславович. Тихон же молча присел рядом с батюшкой и сделал вид, что его больше интересуют разносолы на столе, чем разговор взрослых. Хотя сейчас отрока больше интересовало, знает ли дед по материнской линии о том, что Василиса Никитишна уже беременна. Если Горислав Иванович рассказал — то Никита Силыч в курсе. Но как бы обычно о таком стараются вслух не говорить, чтобы не привлечь ненужное внимание.

— Да и вообще, пока ещё неясно, когда в управе место дьяка освободиться, — спокойно продолжил Никита Силыч. — И сколько охальников будут после этого повышения трепать языком, что это Горислав Иванович постарался сына пропихнуть. А у меня вон, на днях Ждан Радимирович преставился, упокой Род его душу. Понятное дело, что мужа твоего дьяком-летописцем я сделать не смогу. Сразу. Но если я поставлю дьяком-летописцем Тимофея Митрофановича, то у меня освободиться чин дьяка. И никто ничего не скажет, если я возьму на это место того, кто уже отслужил подьячим пять лет.

О, то есть это не проверка, а очередная попытка вербовки! Удачная или нет — будет зависеть, судя по взглядам деда и батюшки, именно от Василисы Никитишны. И, похоже, в этот раз категоричного отказа не предвиделось. Но и сдаваться сразу матушка не планировала.

— А вот и настойки! — влетела в столовую Глаша с подносом и тремя пузатыми графинами на нём. — Анисовка, перцовка, кедровка. Всё, как вы, ваше благородие, любите.

И поставила графинчики и две стопки рядом с Никитой Силычем.

— Отлично! — радостно потёр руки Никита Силыч. — Молодец, Глафирья! Идеальная стряпуха тебе досталась, Глеб! Цени! Ну, за повышение?