Советский кишлак

По словам населения, Нуретдин Мулла Ахмедов отбирал у перешедших к нам джигитов, их близких родственников и пастухов много скота, домашних вещей и оружия разных систем; нами лично установлено, что у четверых джигитов он не потребовал выдачи оружия, но снабдил их от себя удостоверениями на право свободного жительства, а у одного из джигитов отобрал одиннадцатизарядную винтовку и дал удостоверение такого содержания: «Удостоверение. Предъявитель сего Абиджан Абдурахимов действительно есть наш уполномоченный особого отдела. Ахмедов». Нами помимо этого отобрано у этого джигита револьвер системы наган и 59 шт. патронов к трехлинейке. Не выезжая из пределов Бабадарханской волости, Мулла Ахмедов большую часть времени проводил в своем селении Пангазе и со времени сдачи Рахманкула по 5–8 декабря жил за счет населения, довольствуя таким путем кроме себя 5 джигитов и 4–5 лошадей. Сельревком против этого ничего предпринять не мог, ибо после расстрела, указанного выше, население было окончательно запугано Ахмедовым.

Есть в районе еще зловредный элемент в лице Худайберды Мавлянкулова и его сына Игамберды Худайбердыева, живущих в Ашабе. Эти типы вели двойственную игру: с одной стороны, давали сведения о местонахождении Рахманкуловских шаек и имуществе, конечно, при содействии населения, а с другой стороны, обижая население забором у него имущества, скота, продуктов, фуража и пр., причем имея при себе оружие, угрожают населению, что укажут на мирных жителей как на участников шаек Рахманкула, причем в отношении некоторых односельцев угрозы эти и привели в исполнение. Наши же начгары [начальник гарнизона], не проводя ни дознания, ни следствия, верили этим проходимцам на слово, арестовывали указываемых мирных граждан, некоторых «выводили в расход», а некоторых отправляют по начальству. Эти люди втроем [вдвоем?] живут с лошадьми тоже за счет населения, которое, боясь быть спровоцированным ими, терпеливо молчит. Нами дано указание населению о прекращении им отпуска чего бы то ни было, о чем предупреждены и сами названные провокаторы. В первом нашем докладе они предназначены к высылке из района.

Самой главной задачей работы нашей в районе было изъятие оружия у рядовых джигитов с выдачею копий актов о сданном оружии. Однако среди рядовых джигитов находились элементы, не пожелавшие сдать оружия добровольно, и у некоторых пришлось отобрать таковое путем угроз арестом и преданием суду. То же самое наблюдалось и при сдаче имущества Рахманкула и его пансатов. Дознание и следствие о раскрытии спрятанного оружия в данное время ведется начальником районной милиции. Вот в этом деле — при обнаружении скрытого оружия и необходимо дать указания райревкому и раймилиции, как поступать в дальнейшем с лицами, не сдавшими оружия добровольно, а которое было обнаружено следствием. По нашему мнению, такие лица не должны оставаться безнаказанными. Второе — надо срочно принять меры к розыску в дальнейшем как оружия, так и имущества басмачей, ибо, по словам населения, его должно быть еще много. Для работы этой необходимо отпустить средства, командировав в район надежного партийного товарища, который в 2–3 месяца сумел бы выполнить эту задачу. Но к этой работе ни под каким видом нельзя допускать таких сотрудников карательных органов, как Нуретдин Мулла Ахмедов, неграмотный и не понимающий нашей задачи работы в районе. Такие сотрудники подорвут в корне начатую работу, расстроят все наши планы и доведут дело до того, что и сдавшиеся джигиты сбегут, будут вооружаться и вновь басмачествовать. Выбор сотрудников для этой ответственной, тяжелой и трудной по выполнению работы должен быть особо осторожен и тщателен, ибо неумелые и нетактичные приемы могут повести к недоверчивому отношению к нам населения, только что принявшегося за мирный труд и вздохнувшего свободно после ряда лет насилия и грабежа.

Гор. Наманган, 27 декабря 1922 года.

Ответственный секретарь угоркома КПТ (Макаев).

Председатель Наманганского угорревкома (Шамансуров).

Я привел доклад, чтобы можно было окунуться в атмосферу того времени. Этот документ вызывает вопросы о том, какие практики управления и подчинения использовались в момент перехода от активных военных действий к относительно мирному существованию, каковы были обстоятельства выживания местного населения в условиях войны и каким образом новый режим утверждался в Средней Азии. В частности, я хочу обратить внимание на то, как в документе возникала своеобразная стигма принадлежности, как проводились линии разделения на своих и чужих для советской власти. Это интересно с точки зрения того, каким образом люди выстраивали затем свои стратегии вспоминания и забывания.