Война разрасталась, вызывая все новые сложности, и в конце концов так запуталась, что совсем вышла из-под контроля. Такое понимание сложившейся ситуации поневоле наводило на предположение, что ей должйы быть свойственны какие-то внутренние закономерности. Это была уже не просто война, как все остальные, поскольку она не укладывалась в существующие понятия о том, что такое война. Эта война походила на землетрясение, на катастрофу. Особенность катастрофы состоит в том, что она выходит за рамки условий, описываемых историческим опытом, и для ее объяснения оказываются неприменимыми исторические мерки. Ее порождают стихийные причины, которые непредвиденно обрушиваются на человека. Война принимает апокалиптические черты. Подобно технике, где все рабочие процессы рациональны по своим методам, тогда как в целом она не просто лишена рационального начала, но постоянно им пренебрегает, война также опирается на рациональные методы работы, хотя практически в ее ходе нельзя уловить рационального начала. Все расчеты, все тщательно выверенные вычисления в конечном счете оказываются напрасными и не срабатывают. Эта война уже не удерживается в рамках специального военного бюджета, она просто сжирает все, что оказывается в пределах досягаемости. Ее пределы уже невозможно точно обозначить, теперь войне подчинено решительно все. Точнее говоря, ей подчинено все, что только можно привлечь при помощи технической организации. Но в условиях стремящейся к совершенству техники лишь очень немногое остается за пределами ее власти. Эта власть распространяется не только на солдат и рабочих военных заводов, но вообще на каждого человека, и от ее посягательств не укроется ни стариковская похлебка, из которой исчезают жиры, ни молоко грудного младенца, которое становится все водянистее. Бедность и голод вгрызаются в человеческую плоть.