Совершенство

Наконец, кажется, я понимаю, что это значит.

Через три часа после отлета Луки из Гватемалы Гоген позвонил мне с «одноразового» мобильного телефона.

– Это Уай? – спросил он.

– Да.

– Агустин Каррацца только что набрал номер в Лондоне. Он пытается связаться с Байрон. В записке говорится, что вам хотелось бы об этом знать.

Гоген разъясняет подробности.

Каррацца набирает лондонский номер, на звонок отвечает неизвестный мужчина.

Телефон находится в офисе адвоката в Вапинге, за несколько улиц от Темзы. Там молодой человек в белой рубашке с запонками с собачьими головами записывает сообщение Карраццы, сворачивает его идеальным квадратиком, едет на Доклендском легком метро до Собачьего острова, пересекает реку по пешеходному туннелю под ней, добирается до гринвичского рынка, покупает на лотке жаренную во фритюре гёдзу, которую ест прямо руками, обходит холм с обсерваторией на вершине и, наконец, проскальзывает в телефонную будку, одну из немногих, оставшихся в Лондоне.

Бросает монетки.

Набирает номер.

Говорит:

– Познали вместе мы дни упоенья, мне суждена лишь вечность расставанья[12].

Если на другом конце линии кто-то и есть, он не отвечает.

– Ваш двоюродный брат передает вам привет из Триеста, – продолжает звонящий и зачитывает сообщение Карраццы. Закончив, он вешает трубку, сует руки в карманы, наклоняет голову от налетевшего ветра и уходит прочь.

Глава 100

Телефон в Гринвиче.

В течение трех часов Гоген разузнал все, что хотел, об этом телефоне, о номере, который с него набирался, о человеке с «собачьими» запонками, словом, все.

Вот что сказал человек с запонками:

– Черт, черт, черт, я просто отвечаю на звонки. Вот и все, что я, черт возьми, делаю. Прошу тебя, это просто работа, легкая работенка, я не хотел…

На это Гоген ответил:

– Нормально. Все нормально. Теперь дыши. Ладно? Я хочу, чтобы ты продолжал отвечать на звонки и все мне рассказывал.

Телефон на полу в гостиной в районе Морнингсайд.

Просто телефон с лежащей на рычаге трубкой посреди комнаты.

За окном снег. Серый эдинбургский снег, недостаточно холодный, чтобы устояться, еще не время, не на брусчатке мостовых, он налипает на автомобили, скапливается в темных местах, в комнате тоже холодно, в квартире недалеко от обсерватории, которую много месяцев не протапливали.

Хозяйка проворчала:

– Ну, сдала я ее девять месяцев назад, платили вовремя, а если хочется иметь телефон, то что мне жаловаться, сборищ тут не устраивали, не шумели, за электричество исправно вносили!

Гоген безмолвно посмотрел на хозяйку, и та удалилась.

– Это все? – спросила я.

– С него передали звонок из Лондона, но мы не знаем, куда именно.

– А вы не можете?.. – Жест, взмах рук, ну же, вы не можете?!.

Гоген отвел взгляд.

– Куда-то в Шотландию, – пробормотал он.

Я было открыла рот, чтобы сказать: да пошли вы, пошли вы все, окаянные, поганый переход через поганую пустыню, еду в поганом поезде…

и осеклась.

Подождала, пока воцарится молчание. Обычно к этому моменту я заканчиваю обратный счет от десяти.

И вышла.

Глава 101

Иду по Эдинбургу, где была в последний раз, когда выкрала ременную пряжку Марии Стюарт, главным образом потому, что смогла, и держала ее в ожидании выкупа, пока Национальный музей Шотландии с огромной неохотой не выплатил мизерную сумму двенадцать тысяч фунтов, очень-очень тихо вопреки настояниям лотианской полиции.

Снегопад усилился, и я прибавила шагу. Зашагала по району Морнингсайд мимо магазинчиков, продающих пряжу из шерсти альпаки и детскую обувь, мимо букинистических лавок и парикмахерских салонов, девяносто пять фунтов за стрижку, сто тридцать – если желаете полный набор спа-услуг, мимо продавцов процедур с использованием банок и ушной серы, ароматерапевтов, способных вылечить вас от надоедливой дисфункции кишечника, студий йоги для красивых людей, ищущих самопознания через растяжки, мимо лавочек с экологически чистым йогуртом и продавцов настоящей шотландки, вытканной на Филиппинах. Я могла бы сжечь все это за минуту. Йогурт – это хорошо, йога – просто прекрасно, но дело не в йогурте, а в потреблении экологически чистого йогурта, съешьте его и станьте красивыми. Станьте красивыми. Станьте совершенными.

Я могла бы сжечь дотла этот гадкий город.

Я шагала, пока не дошла до парка Брантсфилд-Линкс, усиливавшийся снег вытеснял последнее тепло дня, начиная оседать на траве, у церкви остался лишь один игрок в гольф, последний оплот шотландской страсти к спорту, которого не смогли прогнать даже сгущавшиеся сумерки.

Я шла, слева от меня высился замок, а справа в небо взмывали высокие, кучно стоявшие многоквартирные дома Ньюингтона, и через какое-то время я поняла, что считаю шаги, и остановилась. Я замерла посреди улицы и издала бессловесный вопль отчаяния и ярости, люди оборачивались и таращились на меня, а я снова завизжала, а потом умолкла, и мне стало лучше, и я зашагала дальше.

Я забронировала номер в отеле, где остановился Гоген, а теперь отменила бронь.