В утро вторжения береговая оборона противника — прославленный Атлантический вал — давала ему возможность нанести атакующим тяжелый ущерб. Командующий неприятельскими войсками легко мог подтянуть достаточное количество вооруженных сил из своих резервов, чтобы получить над нами численный перевес. Головной эшелон вторжения состоял из семи дивизий, не считая авиадесантных, — но для того, чтобы высадить на берег хотя бы все элементы штурмовых дивизий, понадобилось бы не менее двух дней. В состязании на скорость между десантными баржами союзников и немецкими железнодорожными эшелонами шансы были явно неравны. В течение первых шести дней немцы в любую минуту могли ввести дюжину свежих дивизий в бой против союзных войск, располагавших только теми боеприпасами, которые они могли захватить с собой, сражавшихся без общего командования, без контроля, без коммуникаций, без возможности маневрировать. Намерения противника были довольно ясны: сбросить нас всех в море — если только удастся.
И все же передовые части англо-американского вторжения не были ни уничтожены, ни сброшены в море — вопреки ликующим утверждениям берлинского радио в утро вторжения. Только под утесами в секторе «Омаха» произошла кратковременная заминка: первые штурмовые эшелоны егерей, саперов и пехотинцев американской 1-й пехотной дивизии были в течение шести часов прижаты огнем противника к берегу, покуда не подошли эсминцы охранения и не обстреляли прямой наводкой устроенные в обрывах доты, — после этого солдаты бросились вверх по песчаному склону под личным водительством полковников и бригадных генералов. Боевой клич гласил:
— Черт побери, умереть мы и наверху успеем! Вперед!
И одолев обрыв, десантная партия «Омахи» прорвала, линию обороны противника и на второй день вторжения остановилась уже только по приказу самого Монтгомери.
Англичане на участке «Золото» и американцы на участке «Юта» сразу же прорвали довольно узкий пояс береговых укреплений и к полудню продвинулись на несколько миль в глубину. Предварительная воздушная бомбардировка и артиллерийский обстрел с моря не причинили большого вреда бетонным оборонительным сооружениям, но посеяли панику и беспорядок в немецких войсках, подтянутых к побережью. Ударных частей там не было, и гарнизоны состояли главным образом из солдат старших возрастов, слишком долго прослуживших в оккупационной армии; кроме того, в рядах немцев большой процент составляли мобилизованные жители завоеванных Германией стран Восточной Европы, которые не проявляли особого боевого пыла.
Еще большую роль сыграло то поразительное обстоятельство, что союзникам удалось добиться эффекта полной внезапности, как стратегической. так и тактической. Элемент стратегической внезапности определялся тем, что немцы все время ожидали вторжения со стороны узкого пролива Па-де-Кале, обеспечивающего самые благоприятные подходы, и нормандскому побережью придавали лишь второстепенное значение. Кроме того, они были убеждены, что вторжение может осуществиться не раньше, чем через месяц. А потому они отдали все свое внимание укреплению обороны Па-де-Кале и на том успокоились, тем более что наши беспрерывные маневры убеждали их в том, что мы еще не готовы.
Что касается тактической стороны, то немцы вправе были рассчитывать, что по тем или иным признакам узнают о вторжении хотя бы за два дня до первого десанта. Но даже в этом судьба им отказала: по счастливому стечению обстоятельств, последние два дня перед высадкой, когда наша флотилия уже шла к французскому берегу, небо над Ла-Маншем было покрыто сплошным слоем облаков. Правда, облачность была не такая уж низкая, чтобы самолет не мог пролететь под нею, но немецкая воздушная разведка в зоне Ла-Манша давно уже свелась к формальному выполнению высотных полетов. А с высоты в тридцать тысяч футов 4 и 5 июня весь Ла-Манш был скрыт сплошной облачной пеленой. Таким образом, союзная армада приближалась к побережью Франции незамеченной.