Совершенно секретно

Дороги, по которым мы двигались, все еще были немецкие дороги. Время от времени до нас доносилось уханье разрывов, но откуда шла эта пальба, мы определить не могли. Мы старались не ехать по следам Раффа, а выбирали другой путь. Так мы двигались часа два. Я был уверен, что мы давно уже сбились с дороги, как вдруг очутились на каком-то поле, казавшемся необыкновенно обширным для Нормандии. На дальнем его конце стояло большое каменное строение фермы. Сержант сказал: "Вон они там. Только придется кругом объезжать. Вас могут увидеть на поле. Да потихоньку по дороге, а то, как пыль увидят, обстреляют".

Немного подальше мы встретили на дороге оборванного парашютиста. Когда он увидел большие грузовики, которые ехали следом за мной, он повернулся и закричал своим товарищам:

— Гляди-ка — видите, нам подкрепление идет!

Несомненно, им было очень приятно видеть наши грузовики. А я не стал останавливаться и объяснять им, что со мной всего только две машины и за нами больше ничего нет.

Когда мы обогнули поле и подъехали к ферме, мы увидели, что она обнесена высокой каменной стеной. У ворот стояли солдаты. Один из них показал на группу в стороне и сказал шоферам, — чтобы они отъехали с машинами туда, вглубь. Когда моторы наших машин умолкли, я в первый раз услыхал непрерывное потрескивание пехотного огня где-то вдалеке — со всех сторон, куда бы я ни повернул голову. Тут слышались дробные пощелкивания очередей и отдельные выстрелы, но все это сливалось в одну непрерывную трескотню.

Я прошел в ворота мимо солдат. И здесь мне представилось поистине потрясающее зрелище. Большой грязный двор, на котором, вероятно, фермер когда-то держал скотину, был весь сплошь устлан людьми, — лежали и сидели сотни немецких солдат и офицеров в совершенно растерзанном виде. Ни одного звука не доносилось из этого месива. Они застыли неподвижно, как серо-зеленая вода в сточной яме. Вокруг них сидели отчаянные наши молодцы, все в грязи, с пистолетами-пулеметами, направленными прямо в эту клоаку немцев. Нечего сказать, это была картина!

Ребята, которые сторожили немцев, сами все были кто ранен, кто подшиблен при спуске, — поэтому они все сидели. Но у каждого была хоть одна рука в исправности, в ней-то он и держал оружие. Раненые стерегли пленных, потому что в дивизии не хватало людей, и боеспособных нельзя было выделить для охраны.

Я прошел мимо пленных и направился к дому, полагая, что там находится штаб Риджуэя. Не в доме я увидел нечто не менее кошмарное. В большой комнате, где не было никакой обстановки, кроме печки, вделанной в стену, тесными рядами на полу, от стены к стене, навалившись друг на друга, переплетаясь руками и ногами, лежали тяжело раненные парашютисты. Они не безмолвствовали — нет, комната оглашалась воплями, как если бы это ревели раненные животные. Среди этой груды искалеченных людей осторожно двигались две француженки, по-видимому, мать и дочь. У одной в руках был котелок с горячей водой, и она собиралась что-то делать вместе с врачом, который стоял на другом конце. Не знаю, что делала другая. Они пытались помочь.

Врач, увидев меня, с трудом пробрался через комнату. Он сказал, что Риджуэй со штабом находится во фруктовом саду по ту сторону фермы. Я сказал ему, что приехал с боеприпасами. Он спросил, не могу ли я вывезти кое-кого из раненых.

— Не знаю, — сказал я. — А почему же нет?

— Поглядите, — сказал он. — Их здесь человек двести с лишним. По всему дому лежат. У меня все вышло. Рвем простыни, и все что под руку попадется. — Помолчав минуту, он добавил: — Надо во что бы то ни стало, хотя бы некоторых, вывезти отсюда.

Я сказал ему:

— Когда они разгрузят боеприпасы, — если все обойдется благополучно, я подъеду сюда с грузовиками, и мы посмотрим — может быть, можно будет кое-кого вывезти.

Он посмотрел на меня, как смотрит человек, который, наконец-то, услышал благую весть.

Я вышел из дому и пошел обратно мимо пленных. Один из них поднялся на ноги и пытался что-то сказать страже по-немецки, конечно, и с помощью жестов, — похоже, что он просил позволения пойти оправиться. У часового, к которому он обращался, только одна рука была в порядке, — он посмотрел на немца исступленным взглядом, наклонился вперед и навел на него ручной пулемет. Пулемет был тяжел и дрожал у него в руке. Немецкий офицер, лежавший рядом с этим пленным, ударил его по ноге, а другие немцы закричали ему, чтобы он сел. Он попятился от часового и опустился на колени; сосед с отвращением отпихнул его, и снова воцарилась тишина.

Позади пленных был пролом в стене и за стеной красивый фруктовый сад, весь в цвету, сияющий в вечернем солнце. В саду не было видно ничего, кроме одного тела, завернутого в одеяло, и машины с радиоантенной в глубине под деревьями, а напротив, у забора, стояла группа офицеров. Один из офицеров был Риджуэй, другой Рафф. Рафф приехал час тому назад. Танки его где-то бились уже с немцами.