Были, кроме того, известные области английской разведки, куда мы и вовсе не имели доступа. Об этом не распространялись, и на прямой вопрос англичане всегда отрицали это, но я категорически утверждаю, что среди англичан циркулировали документы, помеченные только им известным грифом. Этот гриф означал: "Только для английских офицеров". Английская разведка руководствовалась здравым и остроумным принципом, согласно которому лучший способ сохранить тайну — это открывать ее на девяносто процентов и таким образом, чтобы ваши оппоненты думали, что они знают все. Когда ваши оппоненты думают, что они все знают, их легко уговорить успокоиться на этом, удовлетвориться тем, что есть, и больше не приставать. Этот принцип они применяли и к нам. Они ничего от нас не скрывали — по видимости. На самом же деле изрядный запас информации они оставляли при себе, и доступ к нему имели только избранные английские офицеры.
Разведка всегда была; главным козырем Британской империи. Когда дела англичан были так плохи, что хуже некуда, их спасала английская разведывательная служба. После Дюнкерка Англия существовала только за счет "ловкости рук" — скрывая свою слабость от немцев, умело блефируя незначительными силами. Всем этим она была обязана мастерству английской контрразведки — бесспорно, самого активного из основных отделов британского генерального штаба.
Имея монополию на информацию, англичанам ничего не стоило, особенно в начале нашей совместной работы, вывести из любого военного уравнения желательный им ответ; все зависело от значения, которое они придавали самому существенному из неизвестных данного уравнения, а именно: возможностям противника и его намерениям. Например, в течение всей войны английская разведка систематически преуменьшала производственный потенциал Германии и, таким образом (при поддержке со стороны командования американскими воздушными силами), отстаивала точку зрения, что вторжение во Францию излишне, — бомбежка немецких городов «скоро» заставит Германию стать на колени.
Самым выдающимся, вкладом в военные архивы можно считать фантастический план, известный под названием «Ранкин», автором которого был один из стратегов КОССАКа. Этот план предусматривал продвижение в глубь Германии на случай ее внезапного крушения. Через месяц после того, как в Вашингтоне было принято «окончательное» решение пересечь Ла-Манш, стратеги КОССАКа представили письменный доклад — разумеется, основанный исключительно на информации английской разведки, — о том, что крушения Германии надо ждать со дня на день и поэтому следует уделять «Ранкину» больше внимания, чем «Оверлорду».
Английская разведка не только преуменьшала способность Германии вести войну, но срывала план вторжения еще и тем, что преувеличивала мощность германских укреплений на французском берегу Ла-Манша. Немецкие генералы, взятые в плен в конце войны, характеризовали нашу тогдашнюю оценку германских береговых укреплений как победу немецкой пропаганды.
Лишь после того, как американская армия много месяцев провоевала во Франции, она приступила к созданию организации, которая могла бы снабжать ее командование информацией о противнике на основании собственных источников. Но в то время не только вся работа конференций союзников, но и все решения, касающиеся европейского театра, которые принимались в промежутках между конференциями, зависели от английской разведки.
Что касается объединенных ресурсов союзников, то англичане имели такую же абсолютную монополию на информацию относительно их вклада в общее дело, их ресурсов и возможностей. Они установили правило, по которому их оценка собственных возможностей обсуждению не подлежала. Другими словами, если англичане заявляли, что они могут выставить к такому-то сроку двенадцать дивизий и ни на одну больше, то, значит, кончено. Мы могли считать, что, перегруппировав свои силы, англичане сумели бы увеличить армию метрополии за счет гарнизонов в отдаленных частях империи; если американцы высказывали эту мысль — разговор был короткий. Это — их личное дело. Такая же ситуация получилась в начале войны, когда им заблагорассудилось сосредоточить в Англии истребительную авиацию в ущерб средиземноморскому театру или отказаться от дневных бомбежек в пользу ночных, для чего они полностью реорганизовали обучение своих летных кадров и переделали производственные программы.
Такое положение вещей обеспечивало англичанам абсолютный контроль над тремя четвертями всей информации, на которой строились совместные стратегические решения союзников; они контролировали всю информацию о противнике плюс половину информации о союзниках.
Они пошли еще дальше: в то время как английская оценка собственной военной мощи считалась бесспорной, англичане оставляли за собой право оспаривать наши оценки наших возможностей. Они притязали на это право, ссылаясь на больший опыт, и получали это право — по крайней мере, в отношении оценки сухопутных сил и авиационных возможностей США. Американский военно-морской флот склонен был считать, что это — его личное дело.