Сотворение мира. Файл №416-f

Конферансье умолк. Левая стена храма плавно и бесшумно поднялась вверх (хотя Молдер мог бы поклясться, что каменная кладка у нее была самая настоящая), и яркий солнечный свет залил до того погруженное в полумрак помещение. Присутствующие непроизвольно повернулись в ту сторону, откуда упал свет, — а поскольку каждый сидел на отдельной тумбе, то многие развернулись всем корпусом, полагая, что самое интересное можно будет увидеть именно там.

Их глазам предстала самая обычная улица европейского города, каких Молдер видел во множестве. По ней торопился какой-то прохожий, по всей видимости, не подозревающий, что оказался в центре внимания полусотни внимательных глаз; впрочем, он быстро скрылся из вида, спеша по своим делам.

— Перед вами Ливерпуль тысяча девятьсот пятьдесят первого года, — человек в свободных одеяниях подошел к самому краю несуществующей сейчас стены и вещал с видом лектора, стоящего у проекционного экрана, разве что указки в руках не хватало — Вот тот старенький неказистый дом расположен по адресу Аллертон, Фортлин-роуд, двадцать. Через несколько минут оттуда выйдет четырнадцатилетний мальчик и побежит на автобусную остановку. В автобусе он встретится с другим мальчиком, младше его на восемь месяцев. По дороге в школу они встречались в автобусе и раньше, но сегодня познакомятся, и выяснится, что оба страстно любят музыку. Il n'y a que deux especes de musique, la bonne et la mauvaise note 14. Зовут мальчика, который сейчас предстанет вашему взору, Джеймс Пол Маккартни. Если сломать ему пальцы, выбить зубы или, не приведи Господь, нанести повреждения, несовместимые с жизнью, мир вокруг этих стен чуть-чуть изменится. Когда вы выйдете отсюда, все будет выглядеть по-прежнему, только не будет музыки «Битлз» как понятия. Только вы будете помнить их песни — если знаете их сейчас, конечно. «When I find myself in times of trouble mother Mary comes to me speaking words of wisdom, let it be» note 15. Есть среди вас желающие чуть-чуть изменить мир?

Вопрос был отнюдь не риторическим — безымянный конферансье-лектор ждал ответа, глядя в зал с вежливой и чуть ироничной улыбкой. Вернее, как мгновенье спустя понял Молдер, этот странный человек ждал, что ответа не последует, — вопрос был с подвохом. Собравшимся ничтоже сумняшеся предложили изменить прошлое. Зачем? И у кого достанет дури принять предложение?

Один нашелся. Воздвигся в третьем ряду и переступил с ноги на ногу. Его движения сопровождались немелодичным звоном — будто слон ворочался в посудной лавке. Воздвигшийся, похоже, был скандинавом — еудя по баскетбольному росту и нечесаной копне белобрысых волос. И еще он был металлистом. Вот это уже практически наверняка — а кто еще по местной-то жаре станет щеголять в кожаной куртке системы «косуха», обвешанный с головы до ног цепями и прочими причиндалами? Исходя из столь тщательно соблюдаемого имиджа, логично было бы предположить, что где-нибудь в кустах у подножия горы спрятан навороченный «Харлей», содержащийся в неизмеримо большей чистоте, чем его хозяин.

— Извините, — произнес скандинав, и по всему было видно, что это слово не входит в его активный -лексикон. — А что будет, если его того… похитить? Притащить сюда?

— Согласен, это наиболее гуманный вид изменения реальности, хотя и absurdum in adjecto note 16 — все с той же ироничной улыбкой пояснил конферансье. — Что ж, там, в девятьсот пятьдесят первом году посчитают, что ребенок пропал без вести, а из этого храма выйдет одаренный юноша. Только не факт, что в изменившихся для него обстоятельствах он сможет сочинить именно те мелодии, которые написал, находясь, так сказать, в родной среде обитания, Ach mein lieber Augustin, Alles ist weg! note 17.

— О'кей. Я иду, — решительно сказал металлюга и повел широкими плечами.

— Поторопитесь, — посоветовал конферансье, — до выхода мальчика из дома осталось меньше трех минут. Adhuc sub judice lis est note 18.

— Тебе не кажется, — прошептал Заборин на ухо Молдеру, — что все это здорово смахивает на представление театра абсурда? Ионеско note 19 отдыхает…

Белобрысый гигант, у которого лишь на больших пальцах не было нанизано перстней, решительно двинулся к тому месту, где раньше была стена, а теперь открывался проход в прошлое. Но путь ему преградил Вячеслав Заборин.

— Нет, — категорично сказал русский, — ты не пройдешь.

— Это еще почему? — удивился скандинав.