Сотворение мира

Был обычный день поздней осени. Слабо моросил мелкий дождь. Поддувал холодный ветерок. Сотни две дятловцев в большинстве женщин — работали на изуродованном клочке земли. Выбрасывая струйки сизого дыма, гудел старенький трактор. За рулем его сидел несоразмерно долговязый тракторист по прозвищу Полтора Километра. Он растаскивал стволы умерших деревьев, расчищая место для нового сада. Женщины засыпали лопатами окопы и воронки, боронами выравнивали землю.

Егор Иванович Ежевикин, Андрей Ставров и Наташа стояли у телеги, нагруженной тонкими саженцами яблонь. Поплевав на ладони, Егор Иванович принялся копать первую для них ямку.

— Ну что ж, Таша, начнем! — негромко сказал Андрей.

Наташа взглянула на него. Глаза ее повлажнели, обветренные, припухшие губы тронула слабая улыбка. Став так, чтобы ее движения не заметил Егор Иванович, она сжала руку Андрея, украдкой поднесла к губам и едва слышно шепнула:

— Начнем…

— Чего ж ты плачешь, Ташенька? — взволнованно сказал Андрей. — Вырастим мы новый сад, и все будет хорошо…

Отвернув брезент на телеге, Наташа осторожно достала саженец, подошла к Андрею. Он бережно укоротил секатором нежные веточки, острым, как бритва, кривым ножом подрезал слегка поврежденные при выкопке корешки, подошел к широкой кадке, обмакнул корешки в разбавленный водой конский навоз.

— Ну, в добрый час!

Егор Иванович ждал его у готовой ямки. Одна за другой сюда же стали подходить женщины. За ними потянулись мужчины. Остановив трактор, подбежал и тракторист.

Люди молча сгрудились вокруг первенца будущего сада, как у колыбели новорожденного. Андрей опустил саженец в ямку. Егор Иванович начал засыпать корни деревца мягкой, пушистой землей. Наташа не спеша уплотнила землю, придавливая ее ногами, обутыми в старые сапожки.

— Расти на здоровье! — сказала она, сияя влажными карими глазами. — Пусть все будет хорошо…

В октябре Андрей получил письмо от Федора. Письмо как бы подводило невидимую черту в многотрудной истории их семьи и потому пронзило сердце Андрея острой, саднящей болью.

«Что ж, дорогой брат, — писал Федор, — вот и распалось наше дружное ставропольское гнездо. Расстреляны отец и мать. Погиб Роман. Без вести пропал Гоша, сестра Каля осталась вдовой. От нее узнал, что вы с Еленой расстались навсегда. Война все порушила.

Ну, а я решил остаться в армии навсегда. Буду служить своей земле…»

Дочитав письмо, Андрей долго сидел, кинув на колени внезапно ослабевшие руки.

Люди ушли. На землю опустилась ночь. Студеный западный ветер раскачивал тонкий стволик только что высаженного яблоневого деревца, но оно, аккуратно подвязанное к вбитому в землю колу, держалось стойко, не поддаваясь порывам влажного ветра.

После полуночи пошел первый в эту осень снег. Ветер утих. Снежинки медленно кружили в воздухе, мягко оседали на редких, коротко подрезанных ветвях саженца, укрывая от холода еще неприметные зачатки почек.

Потом было много морозных ночей и дней…

Временами морозы ослабевали, сменялись потеплением, и тогда оседали, подтаивали снежные сугробы, обнажая темную землю, лужицы талой воды, и все вокруг, забивая стойкие запахи гари, пахло острой, бодрящей свежестью.

В окутанных землей корнях деревца, в подбеленном его стволике пока еще спокойно дремало не раскрытое людьми стремление к жизни. Погруженные в мягкую темень земли волокнистые мочки корней и недоступные взору человека корневые волоски, чуя земные соки и готовясь начать трудную свою работу, неприметно шевелились, устремляясь все дальше вглубь и вширь, чтобы на мертвой, изуродованной пламенем земле в положенный час вновь заблистала молодой своей красой и силой неистребимая, одолевшая разгул смерти, торжествующая жизнь.

1953–1978

Станица Кочетовская на Дону