«Воля теперь отвращается от жизни. Человек достигает состояния добровольного отречения, резиньяции, истинного равнодушия и совершенного безволия. Его воля обращается, не утверждает более его собственное, в явлении отражающееся, существо, а отрицает его»*
Целью этого процесса является Ничто, достигаемое через свободный отказ от воли.
«Нет воли — нет представления, нет мира. Перед нами, конечно, остается только ничто. Но то, что противится этому переходу в ничтожество — наша природа — есть ведь только эта самая воля к существованию, составляющая нас самих, как и наш мир. Что мы так страшимся ничтожества или, что то же, так хотим жить — означает только, что мы сами не что иное, как это хотение жизни, и ничего не знаем, кроме него. Поэтому то, что останется по совершенном уничтожении воли, для нас, которые еще полны волей, есть, конечно, ничто; но и наоборот, для тех, в которых воля обратилась и отреклась от себя, для них этот наш столь реальный мир, со всеми его солнцами и млечными путями — есть ничто».
К этой концепции Гартман добавляет идею, что мировой процесс начался первичным неразумным актом воли и состоит в постепенной подготовке уничтожения действительного бытия. Его целью является возвращение в небытие, осуществляемое коллективным самоубийством человечества и уничтожением мира, для чего развитие техники дает соответствующие возможности.
Понятие Ничто, пришедшее в философию из богословия через систему Гегеля, играет в ней в течение XIX в. все большую роль, чтобы в XX в. стать одной из немногих центральных философских концепций. Например, Макс Штирнер заканчивает свою знаменитую книгу «Единственный и его собственность» словами:
«Я — собственник моей мощи, и только тогда становлюсь таковым, когда я сознаю себя Единственным. В Единственном даже собственник возвращается в свое творческое ничто, из которого он вышел. Всякое высшее существо надо мной, будь это бог, или человек, ослабляет чувство моей единичности, и только перед ослепительными лучами солнца этого сознания бледнеет оно. Если я построю свое дело на себе, Единственном, тогда покоится оно на преходящем, смертном творце, который сам себя разрушает, и я могу сказать: Ничто — вот на чем я построил свое дело»
Однако свое уникальное положение Ничто завоевало в рамках современного экзистенциализма в особенности у Хайдеггера и Сартра. Хайдеггер считает, что индивидуальность человека гибнет в нивелировке и усредненности, выражаемой непереводимым немецким словом man, которые создает общество. Единственной истинной индивидуальностью является смерть, всегда смерть определенного человека, в которой его ничто не связывает с другими. Поэтому подлинное существование человек может обрести лишь в жизни на грани смерти, только в такой жизни, которая является бытием-к-смерти (162, с. 144 и далее). Бытие всякой индивидуальности является, с его точки зрения, всего лишь Noch — nicht (еще не…), как бы периодом несозревшей смерти (162, с. 244). Это касается и бытия вообще, бытие — это ничто, а ничто — само бытие (163, с. 104). Ничто — это граница бытия, определяющая его смысл. Для Хайдеггера ничто — очевидно, активная сила, ибо оно действует, «ничтожествует»
(Das Nicht nichtet). Оно определяет смысл истории, выявляющийся при попытке преодоления бессмысленности бытия и прорыва в ничто.
Центральной категорией является Ничто и в основной философской работе Сартра «Бытие и Ничто».
Именно Ничто связывает сознание и бытие. Оно есть основное свойство сознания: