Через час Лешка уже стоял часовым у входа в гостиницу.
Издалека, с запада, катился орудийный гул. Там, на подступах к Херсону, было настоящее дело. Там дрались насмерть черноморские матросы, там были Костюков и Пахря, с которыми Лешка успел сдружиться за это время…
А в городе пусто, безлюдно. Ветер нес пыль и песок по притихшим улицам. Редко показывались прохожие. Они шли торопливо, прижимаясь к домам, и испуганно оглядывались каждый раз, когда вздрагивала земля, донося тяжелый артиллерийский удар…
За то время, что Лешка стоял на посту, если не считать запыленных, падающих от усталости ординарцев, к штабу подошло всего несколько человек.
Двое крестьян – один бородач в зимней шапке, другой, помоложе, белобрысый, веснушчатый и вислогубый – спросили:
– Де тут бильшевики, яки керують всим дилом?
Оказалось, что они приехали на баркасах из Алешек, привезли продовольствие и обратным ходом могут захватить раненых.
Лешка направил их в канцелярию штаба.
Заплаканная старая женщина пришла узнать о судьбе своих сыновей. Всхлипывая, прикрывая платком морщинистый рот, она жаловалась Лешке, что вот «ушли ее лайдаки, не сказавшись, а теперь неведомо, вернутся или нет. Где тут начальство, которое знает?..»
Лешка сказал, что из начальства сейчас никого нет, все ушли на передовую, а сыновья женщины в свое время вернутся, пусть не плачет.
Женщина спросила:
– А ты кто, сынок, будешь?
– Часовой я, – ответил Лешка, – штаб охраняю.
– Вот и моих бы поставили, – вздохнула женщина, – они отчаянные…
– Идите, мамаша, домой, – сказал Лешка. – Слышите: стреляют.
И она ушла.
Потом из-за угла, из Успенского переулка, появился коренастый парень в длинной гимназической шинели и фуражке, заломленной, по моде старшеклассников, на манер бескозырки. Он вскользь глянул на Лешку и перешел на другую сторону улицы. Лешка узнал ero: это был Виктор Марков, учившийся с ним в одной гимназии на класс старше.
«Чего шляется? – подумал Лешка, проводив его глазами. – Революционер лабазный…»
В гимназии Марков считался силачом и всегда бывал заводилой в драках. Отец его имел мельницу за Днепром и речную баржу. После революции дела Маркова-старшего пошли худо, и он куда-то исчез из города, а Виктор остался в Херсоне с матерью. Лешка иногда встречал его на митингах. Виктор носил черную косоворотку и, случалось, даже выступал с речами от партии социалистов-революционеров. Язык у него был хорошо подвешен; он умел сыпать красивыми словами о спасении революции от анархии и большевиков.
Перейдя улицу, Марков вдруг словно вспомнил что-то, повернулся и направился прямо к Лешке.
– Здорово! – сказал он, подходя и широко улыбаясь. – Старый знакомый!
– Здорово, – буркнул Лешка.
– Ишь ты какой стал! – сказал Марков, окидывая взглядом Лешкину винтовку и желтую кобуру. – Не человек – арсенал!
Он засмеялся, обнажая розовую, усаженную крепкими зубами десну. У него были твердые скулы, выпирающий вперед подбородок. На левом виске небольшое родимое пятно. Он смотрел на Лешку, щуря узкие серые глаза, и, видимо, старался вспомнить его фамилию.
– Иду мимо, думаю: он или не он? Потом смотрю: нет, не ошибся! Так. Значит, караулишь?
– Караулю.
– Что ж, дело нужное. Закуривай. – Он достал из кармана кожаный портсигар.
– Не курю.
– Зря. С папиросой стоять веселей. – Марков закурил, оглянулся и по-простецки спросил осклабясь: – Как же это ты в красные солдаты попал?
– А что мне, с немцами, что ли? – угрюмо проговорил Лешка. Самоуверенный, явно навязывающийся в знакомые Марков раздражал его, «Что ему надо? – думал Лешка. – Чего пристал?..»
– Я не говорю… – Марков пожал плечами, выпустил изо рта струйку дыма. – Но ведь и здесь гиблое дело.
– Что?
– Да все вот это. С немцами нам не совладать. Они одной артиллерией кашу наделают. Слышишь, как дают?
Лешка не вытерпел. Там люди кровь проливают за революцию, а этот здесь болтает на манер Глущенки.
– Вот что, – сказал Лешка и сдавил пальцами винтовочный ствол, – иди отсюда, здесь стоять нельзя.
Марков поднял брови.
– Какие строгости!.. Ну ладно, мне самому некогда с тобой лясы точить. Да, кстати, надо бы зайти сюда, к вам…
– Зачем?
– Есть дельце.
– Какое дельце?
За Лешкиной спиной хлопнула дверь, послышались шаги Ващенко.
– Да так, пустяки, – сказал Марков, – насчет хозяйства. Можно и в другой раз, терпит. Ну прощай, пойду.
– Прощай.
Марков кивнул Лешке головой и отошел.
– Кто такий? – спросил, проходя, Ващенко.
– Так, один… В гимназии вместе учились. Купеческий сынок. Болтал разное…
– Я его в другий раз примечаю, – сказал Ващенко, – шляется тут! Ну як служба иде?
– Какая это служба! Ващенко добродушно усмехнулся:
– Не сумуй, горобец, прийде и до нас стояще дило.
Над домами волоклись клочья низких дымных облаков. Вдали тупо и настойчиво долбили землю артиллерийские разрывы.
Ващенко и Лешка долго стояли рядом прислушиваясь.
Свернув за угол, Марков ускорил шаги. В конце квартала он остановился и посмотрел по сторонам. Никого не заметив, он хотел уже идти дальше, но в это время за его спиной раздалось осторожное покашливание.