Сегодня был их день. Сегодня для них светило солнце.
На фонарных столбах уже белели «Обращения германского командования ко всем жителям города Херсона». Доводилось до сведения, что глава вновь созданного городского самоуправления представитель партии социалистов-революционеров господин К. дал командованию доблестных немцев заверения в полном спокойствии жителей города на все время пребывания в нем австро-германских войск. Далее говорилось, что немцы пришли сюда как друзья и, потому, в своем стремлении навести порядок, они не остановятся ни перед чем. Прежде всего жителям Херсона надлежало в течение суток сдать все имеющееся у них оружие. Кроме того, запрещалось хождение по улицам позже девяти часов вечера. За нарушение любого из этих условий - расстрел.
Возле листовок собирались кучки обывателей. В одной из них разливался певучим южным голоском худенький, пестро одетый человек в плюской соломенной шляпе канотье:
- Я вам скажу, что это совершенно логично, господа! Они освободили нас от угнетателей, так они хотят, чтобы им было спокойно. Они вам сделают порядок, будьте уверены!
- Оккупационный порядок! - заметил кто-то.
Худенький господин затрепыхал в воздухе руками. в кремовых перчатках.
- Ай-яй, как мы обожаем красивые слова! Оккупационный порядок, оккупация!… Перестаньте говорить глупости! В немецкой оккупации для интеллигентного человека больше свободы, чем во всем вашем большевистском раю!…
Лешке не удалось дослушать этот спор, потому что в конце улицы неожиданно раздались крики. Сверху, с висячего балкона дома, радостно сообщили:
- Поймали! Большевика поймали!
Стоявший на балконе мальчишка заныл, стуча ногами от восторга и нетерпения:
- Ой, пусть их приведут сюда! Ой, я хочу посмотреть!…
Дебелая дама одергивала его:
- Не прыгай, упадешь вниз! Их приведут, приведут, ты все увидишь!…
Толпа повалила навстречу арестованным, и Лешка побежал вместе со всеми.
Немцы вели трех человек: молодого парня в синем пальто, на котором висели клочья мочалы, и двух фронтовиков в мокрых до нитки шинелях… Сразу же стало известно, что фронтовиков взяли в порту, где они скрывались под настилом угольного пирса, сидя по горло в воде, а парня нашли на чердаке одного из домов.
Чинная толпа обывателей преобразилась на глазах.
Арестованным кричали:
- Попались, сволочи, большевики проклятые!
- Кончилось ваше царство!
- К стенке их!
- Дайте их нам, мы сами рассудим!…
Толстая женщина в розовом капоре, встряхивая рыхлыми щеками, пронзительно выкрикивала одно и то же слово:
- Мерзавцы, мерзавцы, мерзавцы!…
Фронтовики затравленно озирались. Один был высокий, рябой, обросший черной щетиной; другого Лешка знал: он видел этого низкорослого быстроглазого солдатика в Союзе фронтовиков. Сейчас тот шел согнувшись, припадая на левую ногу, и поминутно оплевывал на землю красную слюну из разбитого рта. Кто-то сшиб с него папаху, мокрые волосы челкой упали на лоб, и от этого он казался совсем мальчишкой. Штатский как-то по-птичьи, рывками, вертел головой и жалобно бормотал:
- За что, люди добрые? За что караете! Посмотреть только залез на тот чердак, святой истинный крест посмотреть… Помилуйте, голубчики, невиновный я!…
На углу Суворовской и Потемкинской арестованных поставили лицом к стенке. Шагах в десяти от них построилось отделение немецких солдат.
В толпе нашлось несколько сердобольных. Делегация, состоящая из учителя гимназии Чумичина, какого-то заезжего студента и длинноносой энергичной дамы, обратилась к немецкому офицеру, прося помиловать штатского парня. Ведь могло оказаться, что он действительно и ни при чем.
Офицер с недовольным видом подошел к нему:
- Zeige die Hende! [2]
- Руки покажи, - перевел студент.
Плохо понимая, что от него хотят, парень протянул руки. У него были плоские ладони, покрытые задубевшими буграми мозолей; чернела въевшаяся в кожу металлическая пыль. Парень был рабочим, и этого оказалось достаточным…
Офицер пожал плечами, как бы говоря: «Ничего нельзя сделать, господа», - и крикнул солдатам:
- Achtung! [3]
Лешка не стал больше смотреть. Работая локтями, он вырвался из толпы и бросился прочь от этого места. Когда раздался залп, ему показалось, что это в него, в голову, в грудь, в самое сердце ударили пули…
Он остановился только на Купеческой, где было тихо и пустынно, как в прежние дни.
ПРОЩАНИЕ
В доме на Купеческой, как впоследствии узнал Лешка, находился херсонский подпольный губком партии. Высокая молчаливая хозяйка, которой Лешка сказал пароль, отвела его в просторный подвал. Здесь было человек пять. Некоторых Лешка встречал и раньше на митингах и в штабе фронтовиков.
С ним разговаривал узкоплечий, большеносый человек. Расспросив Лешку о Силине, он сказал, что ночью губком будет переправлять через Днепр в плавни застрявших в Херсоне партизан. В рабочий поселок, что в Военном Фортштадте, придут баркасы из Голой пристани. Туда и надо пробраться, когда стемнеет. На прощанье он просил передать Силину привет от Захара - так его звали.