Соседский переполох

Много чего интересного происходит в большом коллективе одинаково подстриженных и одетых людей. Кому-то покажется незначительным, но для меня до сих пор остался не прояснённым вопрос, связанный с утренней побудкой. Вроде, чепуха, но, если досконально разобраться в химических процессах, происходивших в лопоухих головах обитателей казармы в этот момент, многое в организации армейского быта станет понятным. Как это удавалось нашему ротному – "химику – технологу" и гениальному инициатору этих процессов? Для меня загадка…

Почему-то принято считать, что команда "Рота, подъём!" должна звучать зычно и будоражить сознание до степени заикания. Глупости! Совсем необязательно орать благим матом, чтобы вылетали стёкла вместе с рамами и в пустые проёмы выдувались одеяла. Нет необходимости в такой экзальтации и сгущении красок! Достаточно встать у входа и, не включая свет, вкрадчивым, по-отечески, ласковым и бархатистым тенорком спокойно проговорить команду, тщательно артикулируя каждое слово. Никакого трагизма в голосе и призыва к молниеносному действию. Всё очень спокойно и уравновешенно.

Каждый звук этого вежливого пожелания подняться на построение доходил до каждого гораздо быстрее, чем отвратительный фальцет сержанта, который тоже нас поднимал в пересменку с командиром. Можно задаться вопросом: "И почему всегда нельзя говорить вежливо?" Мы с ребятами в курилке поначалу пытались найти ответ, а потом бросили – гиблое это дело – задавать вопросы в армаде, а ответы искать – тем более…

Большие и мёртвые

Они всегда и всюду встречаются в нашей жизни. У тебя не получится разминуться с ними по жизни – обязательно столкнёшься. Чаше это происходит незаметно и буднично, как само собой разумеющееся. Но бывают случаи тяжёлые, запоминающиеся, которые карябают значительный промежуток времени. Настолько значительный, что тебе уже начинает казаться его незыблемость.

Постоянное присутствие такого истукана на твоём пути представляется уже обязательным и даже нормальным состоянием окружающей действительности. К этой аномалии привыкаешь настолько сильно, что свыкаешься с мыслью, что так было всегда и всегда будет. Любое изменение во внешнем облике данной константы воспринимается, как нечто выдающееся, выходящее за рамки обыденности… В любом другом случае будет уместно использовать слово "чудо". Тут оно мне не даётся…

Неожиданно для самого себя осознаёшь, что принимаешь такие "уточнения", как выпад против себя лично. И уже давным-давно вылетело из головы, что, вообще-то, само существование этого молчаливого рудимента человеческой бесхозяйственности, халатности и откровенного разгильдяйства и есть самый настоящий выпад не только против тебя, но и самого здравого смысла, каким его понимают вменяемые граждане.

Хотелось бы, поговорить о самых больших наших соседях, в буквальном смысле этого слова. О зданиях, сооружениях, домах и прочих постройках, которые в результате всевозможных обстоятельств, оказались вне своего смыслового ряда. И своим "выдающимся" состоянием влияют на нашу жизнь больше, чем рядовые, приспособленные к жизни, собратья. Волей-неволей наделяешь их свойствами одушевлённых, но безмолвных персонажей…

А некоторых уже и нет давно, но они зримо присутствуют в памяти. Настолько сильно врезались в твоё естество, что и после удаления из мира живых, они присутствуют в тебе и продолжают бередить воспоминания. Конечно, на первом месте для меня стоит образ моего первого московского дома – вставки у Большого театра, в котором я провёл почти шесть своих первых лет жизни. Туча самых разных, но бесконечно тёплых и волнительных образов… Оставим этого исчезнувшего "мертвеца" для другого сочинения…

Иногда среди моря массовой застройки можно наткнуться на интересный феномен, возникновение которого объяснить можно, но совершенно нельзя подобрать слова, объясняющие его долголетие. Образчик такого непостижимого существования в мире современного чистогана, когда, по идее считается каждая копейка, мозолил глаза всему району без малого сорок лет и только совсем недавно приобрёл внешний вид, задуманный теми далёкими советскими проектировщиками.

Ко времени нашего переезда в том памятном олимпийском году (кто не помнит – в Москве была Олимпиада) этот удивительный будущий памятник отечественному долгострою уже стоял. Совсем немного ему оставалось, чтобы сформировать до конца свой контур, хотя бы внешние стены доделать. Но судьба распорядилась иначе. Очень быстро с объекта убрались последние рабочие (наши, отечественные) и вывелась техника. Казалось, ну, ещё недельку напрягитесь и уберите эти безобразные пустоты и свисающие концы провод и труб. Заделайте, пусть, и фанерой зияющие прорехи в стенах… Нет, не захотели причесать мрачного урода, так и оставили на растерзание ветрам и дождям… И потекли десятилетия… Отвратительная махина занимала угловое, "козырное", положение на лице, без того не шедеврального в плане архитектуры, района и просматривалась со всех сторон. Даже общая безликость пространства молила о пощаде.