Все воскресенье я пролежал в лежку, выползая из постели только в туалет и на кухню – попить водички. Пока не догадался притащить в спальню полную литровую банку. Такого зверского бодунища со мной не случалось… да, с того самого момента, когда мы с Пашкой задумали свой бизнес. А главное, с чего вдруг так раскошмарило? Неужели из-за того, что увидел соседку Олю - такую же пьянющую, да еще в процессе транспортировки домой богатеньким мужиком, годящимся ей в дедушки?
Так, Филатов, ну это ты уже загнул. Какие там дедушки, он ей и в отцы-то не годится, всего-то лет на десять старше. И вообще это тебя не касается.
Кстати, сейчас ей наверняка так же хреново. Сушняк, тошняк и прочие прелести постзапойного утречка.
Хотелось позлорадничать, но… не получалось. Злился – да, но вяло и безадресно. Скорее, из-за того, что все идет через задницу. И из-за того, что уже третью неделю не могу завязать с этими рефлексиями, как девчонка-невропатка.
В понедельник я подобрал все хвосты, чтобы не переносить на следующий год то, что можно закончить в этом. И объявил в качестве царского новогоднего подарка тридцать первое нерабочим днем, и в офисе, и в КБ. Все равно традиционно ни хрена не делают. Впрочем, тут был и шкурный интерес, потому что по зимней дороге к Олегу предстояло добираться часа три, а то и больше, учитывая заносы на лесном проселке.
С утра, затарившись своей долей оговоренной складчины, я заехал поздравить родителей. И напоролся, по выражению Пашки, на хаос и энтропию. Мать суетливо собирала вещи, а отец сидел на диване и наблюдал с видом надутого сыча.
Выяснилось, что баба Маша, мамина мама, уехавшая после смерти деда в родную деревню на Псковщине, сломала ногу. В больницу не взяли, поэтому мама собиралась к ней. После праздников ее должна была сменить сестра, тетя Нина. Отец с бабой Машей пребывал в давних контрах, поэтому оставался дома, хотя перспектива отмечать праздник в одиночестве его не радовала.
Решение созрело мгновенно. Я позвонил Олегу и сказал, что возьму с собой отца, временно перешедшего в стан отпетых холостяков. Возражений не последовало, мы закинули мать на вокзал и выбрались на Мурманку. Вырисовывалась чисто военная компания – Витька служил срочную в десанте. Единственным гражданским «пиджаком» был Пашка, но это не напрягало ни его, ни нас.
Отец еще немного дулся на меня после субботней пикировки, но потом отошел и начал расспрашивать о поместье Олега. Тут я особо ничего сказать не мог, потому что сам там не был, видел только пару фоток в инсте.
- Па, - спросил осторожно, сличая картинку в регистраторе с реальностью, - если не секрет, что у вас с Олегом за проблемы были? Ну чтобы не ляпнуть случайно лишнего?
- А что ты знаешь? – хмыкнул он.
Знал я только то, что перед увольнением Олег служил в спецназе ФСБ, в подразделении, которым командовал отец. Гришка как-то скупо упомянул, что Олег фактически совершил должностное преступление, рассказав своей невесте-журналистке то, о чем не имел права говорить. Та использовала инсайд в статье, и после служебного расследования Олега попросили на выход. Без пенсии. Невеста перестала быть невестой, а бате капитально досталось по шапке, потому что командир в ответе за всю хероту, которую творят его подчиненные. Правда, потом они встречались и, вроде, отношения восстановили.
- Ну… дело давнее, - выслушав мою версию-лайт, отец задумчиво потер подбородок. – Мы с местной «Альфой» отрабатывали в Сочи захват самолета. Олег был учебным террористом. Рейс стыковой, через Минводы, он там должен был зайти на борт как пассажир. И так случайно совпало, что его мадам этим же рейсом летела из Питера в Сочи. А нам, знаешь, до последнего не говорили, какой будет самолет, где. И пассажиров, разумеется, никто не предупреждает. Все на борту уверены, что это реальный захват. И пассажиры, и экипаж. Ситуация, максимально приближенная к боевой. В общем, Олег узнал, какой самолет будет захватывать, когда прилетел в Минводы. Там минут сорок стыковки, и он позвонил своей барышне. У той было больное сердце, беспокоился за нее. Ну и чтобы не бросилась ему на шею, если увидит. А та, дура, подхватила свои вещички и на выход из самолета. Мол, у нее дома несчастье, дальше не полетит. А на следующий день в ее газетенке горячая статья – о негуманности подобных учений, там ведь могут быть люди со слабым здоровьем, беременные, дети, а им такое…
- Ну… вообще-то так и есть, - осторожно вставил я. – Не хотел бы я оказаться в том самолете.
- Все так, - кивнул отец. – Но когда придется освобождать реально захваченный самолет, гуманизм выйдет боком. Люди в том самолете просто наложили в штаны. А при захвате могут погибнуть. Чуешь разницу? В реальных условиях они паникуют и мешают, это приходится учитывать. А так сидели бы как в театре. И как отрабатывать ситуацию? Им потом приносят извинения, хотя недовольства, конечно, выше крыши.
- И что было с Олегом? – я осторожно соскользнул с этого момента, не желая обострять. Тот случай, когда у каждого своя правда. Смотря с какой стороны барьера находишься.